Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан Страница 32

Выезжаем в Устюжну. Октябрь на дворе. Я готов работать на подхвате, чтобы прокормить семью. Серега обещает местному политбюро сделать из двух треснувших серебряных Ленинов двух новых и под гранитную крошку. Местному партруководителю культуры Серега посулил мелкую мзду, и поэтому гранитный проект переиначивается на старую бронзу. Черные Ленины, одним словом, с зелеными головами! В итоге монументы я делал один. Голова и пиджак вождя мне знакомы не понаслышке. Собственными руками сажал на эпоксидный клей конечности, красил черной краской, подкрашивал зеленью башку и плечи. Старался, чтобы Ленины получились похожими на Медного всадника. Все рассказать – совести не хватит.

Второй «всадник» находился в обезлюдевшей деревеньке. По-соседству функционировала сельская церковь, и власти требовали идеологической борьбы. Бродили тощие коровы и старухи в ватниках. Холодные небеса висели высоко. Совесть страдала, но в разумных пределах. Не мы, так кто-нибудь другой разорит колхоз.

Городской памятник комиссия приняла без проблем. В деревне же местные жители вздрогнули, увидев черного вождя с ядовито-зеленой башкой.

«Серебряный был, красивый, – запричитали старухи, – а этот черт какой-то!»

Мздоимец спас наш труд. И на следующий день, получив килограмм денег, мы бежали огородами из гостиницы на автобусную станцию. Урыли в Питер удачно.

Через пару недель из Устюжны вернулся художник, расписывавший фронтон местного ДК библейскими старцами. Его евреи строго смотрели на русскую галиматью глухомани.

Художник сообщил:

– Краска стала подсыхать, и зелень проступила еще больше. Стал ваш Ленин ниже пояса черный, а выше – зеленый. Фифти-фифти. Они мужиков за литр наняли обратно покрасить серебрянкой.

– Слава богу, – успокоился я. – Хватит с меня изобразительного искусства…

Это самый конец 70-х. Лет через двадцать смотрю телевизор. То ли форум демократической общественности, то ли попсовый фестиваль. Посреди правительства стоит Серега с вазой и собирается ее вручить певице. А на вазе – Медный всадник. Черный Петр с зеленой головой!

Совсем недавно мы с художником Дмитрием Шагиным ехали из Вологды в Великий Новгород. Оказались в районе Устюжны. Я взмолился: «Давайте выйдем, посмотрим, цел ли памятник…»

Машина остановилась на улице Коммунистической. Была суббота, на соседней улице шла бойкая торговля калошами и трусами узбекского производства. Ленина мы нашли. То, что от него осталось. А осталась только асфальтовая площадка. Вокруг нее как раз трусами и торговали. Местная буржуазия, свергая советскую власть, видимо, памятник председателю Совнаркома обрушила, как парижские коммунары Вандомскую колонну.

Мне жаль.

Такой вид деятельности назывался шабашкой. Многие повзрослевшие приятели, поддерживая семейные ценности, устраивались летом во всевозможные строительные бригады и возвращались через месяц-другой в Ленинград с приличными суммами.

Тот же Коля Баранов, которого я уже несколько раз упоминал, ездил на Дальний Восток. Добрался даже до Камчатки. И мне пришлось втянуться. В первой половине 80-х я летом уже вовсю махал топором, приняв участие в возведении шести или семи бревенчатых домов. А в Калужской области как-то полтора месяца строил посреди русского поля цех. Как это умудрялось соединяться с литературой и рок-н-роллом, теперь мне сложно сказать. Могу только вспоминать факты…

В 1979 году советское руководство ввело в Афганистан, как тогда писали, «ограниченный контингент войск» для помощи дружескому режиму Бабрака Кармаля. Печальный опыт американского вторжения во Вьетнам ничему дряхлеющих монстров коммунистического режима не научил. Мина в советское государство была заложена. Время пошло. До превращения Ленинграда в Петербург оставалось чуть более десяти лет.

Но в бытовой нашей жизни ничего особого не случилось. Освободившись от дум про олимпийскую карьеру, у меня появилось больше времени и сил для расширения круга богемных знакомств. Я без устали упражнялся сразу во всех жанрах художественной литературы. Освоил даже терцины. Вот, к примеру:

Стать бабочкой бы мне, стать муравьем, пчелой,Чужою сутью стать, чужою оболочкой,Болтаться б яблоком на ветке, как брелок,В письме твоем последнем стать намеком, точкой,Быть ветром вкруг твоих волос, коснуться слез,На платье стать твоем ажурной оторочкой…

Прочитав несколько пьес Кристофера Марло и Бена Джонсона, современников Шекспира, я тут же и сам изваял пьесу пятистопным ямбом. Что-то с этим безумием следовало делать. Через экс-басиста банды «Санкт-Петербург» Сергея Лемехова я познакомился с карикатуристами Жорой Светозаровым, Славой Белковым, Жигоцким, Сергеевым, Стрельцовым. Это такой Ленинградский клуб карикатуристов. Светозаров, его председатель, тогда прославился следующей историей. Отправив в Италию на конкурс картинку, он этот конкурс выиграл и получил приглашение приехать за наградой. Жора отправился, не знаю уж куда, выправлять заграничный паспорт. На него советские чиновники посмотрели как на сумасшедшего и в Италию не отпустили. А я был из тех немногих, кто за пределы страны выезжал, что вызывало интерес. Еще мог спеть под гитару – меня постоянно приглашали в компании. А когда я узнал, что карикатурист Белков литераторствует, я познакомился с его, не побоюсь этого слова, гениальными текстами и сразу понял, что попал в знакомую мне по спорту конкурентную среду.

Белков, тогда мужчина лет тридцати, невысокий, спортивного сложения, с падающими на лоб волосами, бородкой и усами, с выразительным и простоватым лицом. Однажды у Светозарова собралась большая компания послушать поэта. Белков долго пил чай из блюдечка, все смотрели на него. Хозяин потушил большой свет, оставив лишь настольную лампу. Все выпивали и закусывали, затем затихли.

Белков начал:

Унылая пора настала, господа.Как коконы, пусты родильные дома.Счастливых встреч на улицах не ждиИ в шлюх не тычь – их нету на углах.Вечерней мглой иди в сады,Но даже там нет женщины, рожающей в кустах.Умерить чем тоску? Что делать нам?Верстать пасьянс колодой карт,В которой восемь дам?Иль бремя эротических утехПеренести на контурную картуРазгулами в бродвейских кабаках,Загулами в борделях Монте-Карло?…Но краток час ночных метаморфозНирвана грез, желаний перепалка.Унылая пора настала, господа,Нет сказочных принцесс – убила их кухарка!

Никто не смел аплодировать, все ждали продолжения.

«Что-то стало совсем жарко», – произнес Слава и мгновенно разделся догола.

Все вздрогнули от выходки поэта, постепенно освоились и перестали отводить глаза. А Белков еще долго читал, голый и посиневший от холода.

Со Славой мы не очень близко, но сошлись. На его слова я написал три песни, они вошли в альбомы банды «Санкт-Петербург». Особым успехом на квартирниках пользовался «Красный бант»: