1612. Все было не так! - Дмитрий Винтер Страница 33

Началась новая самозванческая интрига в конце февраля 1607 г., а 23 мая Лжедмитрий II пересек границу России. При этом поляки не решились сопровождать его, поскольку опасались немилости короля, и новому претенденту на престол сопутствовали всего два человека – русские [339].

Интересно, что, по свидетельству Г. Паэрле, как раз в это время приставы, охранявшие людей первого Самозванца (к каковым принадлежал и он сам), начали открыто говорить со своими узниками о политике, в частности, о том, что Шуйский якобы потерял в войне с повстанцами свыше 100 000 человек; раньше они ни о чем подобном говорить не смели [340].

Рассказывают, что при появлении в России, в г. Стародуб (нынешняя Брянская область) Самозванец сначала не решился назвать себя царем, а назвался боярином Андреем Нагим (по другой версии, он назвался Нагим еще в Польше), дядей Дмитрия по матери, а на вопрос «Где же Дмитрий?» ответил: «Не знаю, знаю только, что он идет за мной следом с паном Меховецким». Один из спутников Лжедмитрия, подьячий Рукин, отправился в Путивль и там объявил, что Дмитрий уже в Стародубе. Тогда путивляне отправили в Стародуб делегацию, члены которой спросили мнимого Нагого, где царь, на что тот ответил, что не знает. Тогда путивляне выпороли подьячего Рукина, и тот, не выдержав боли, указал на Самозванца и объявил: вот, мол, он, ваш государь, стоит и смотрит, как вы меня мучаете, а не открылся вам сразу, так как не знал, будете ли вы рады его приходу».

После этого Лжедмитрий II вторично, теперь уже в России, был поставлен перед выбором: объявить себя царевичем Дмитрием или умереть (ну, или как минимум подвергнуться пытке). Он, конечно, вторично выбрал первое: принял повелительный вид и, грозно махнув палкой, закричал: «Ах вы сякие дети, я государь!» – после чего стародубцы и путивляне упали к его ногам и закричали: «Виноваты, государь, не узнали тебя; помилуй нас! Рады служить тебе и живот свой положить за тебя!» [341]Кстати, по некоторым сведениям, тут до смешного точно повторилась ситуация в Польше с Меховецким, с той только разницей, что там будущему Тушинскому вору угрожали казнью как московскому шпиону, здесь же – как польскому [342].

Как бы то ни было, этот эпизод сам по себе показывает, насколько ничтожной и неподходящей для своей роли личностью он был. И в самом деле, его почти тут же подмяли под себя явившиеся вскоре поляки во главе с Меховецким; кроме последнего, явились также Адам Вишневецкий, Хруслинский, Хмелевский, Валавский, Самуил Тишкевич, а также самый сильный, князь Роман Рожинский. «Царь» дважды пытался убежать, но его ловили и принуждали продолжать играть свою роль. Причем вообще такое, мягко говоря, неуважительное отношение к «самодержцу» обнаружилось сразу: уже 6 октября 1607 г. польские наемники рассердились на «царя», как свидетельствует участник событий, «за одно слово»; правда, отойдя от «царского» стана три мили, поляки передумали и вернулись [343].

К этому времени Болотников уже потерпел поражение на р. Восме (5 июня 1607 г.; во время этой битвы ему изменило последнее дворянское ополчение числом примерно 4000 чел.) [344]и был осажден войсками Шуйского в Туле. По совету некоего муромского посадского человека Ф. Кравкова, царь приказал запрудить р. Упу, результатом чего стало затопление города, в том числе его продовольственных запасов, так что начался голод – люди ели собак, кошек, падаль, шкуры и т. д. [345]10 октября 1607 г. Тула, не выдержав начавшегося голода, сдалась, Болотников был сослан на Север. В ссылку он ехал, как мы сейчас сказали бы, «бесконвойным» и даже позволял себе по пути, например в Ярославле, говорить местным дворянам, что он еще будет их самих заковывать и в медвежьи шкуры зашивать (известная «потеха» того времени – травить людей, зашитых в медвежьи шкуры, собаками. – Д.В.) [346]. Однако в ссылке в марте 1608 г. Болотников был убит по приказу царя – вопреки подкрепленному крестным целованием обещанию помиловать руководителей восстания как одному из условий сдачи Тулы. «Царевича Петра» повесили, многих рядовых повстанцев «посадили в воду». Что же, нарушать клятву Шуйскому было не впервой. Как мы далее увидим, это нарушение было и не последним.

С представителями знати Шуйский, который в отношении простых людей милосердием не отличался, поступил куда мягче. Князь Телятевский был пострижен в монахи, князь Шаховской – сослан на Кубенское озеро [347]. Правда, Шаховскому помогло то обстоятельство, что незадолго до сдачи Тулы пришло письмо из Польши от Молчанова, где тот окончательно отказывался от роли «Дмитрия» и предлагал Шаховскому взять ее на себя; защитники Тулы обвинили князя как сообщника Молчанова в обмане и бросили в тюрьму. Теперь он наврал Шуйскому, что собирался сдать ему Тулу, за что и пострадал. Шуйский то ли поверил этому, то ли сделал вид, что поверил… [348]

Что же касается Болотникова, то есть основания думать, что Шуйский обещал ему милость только потому, что опасался: иначе Тула может продержаться до подхода сил Самозванца (и вправду, тот 16 октября уже был в Белеве), и тогда ситуация могла стать непредсказуемой. Впрочем, тот факт, что Болотникова не казнили сразу (как «царевича Петра» и многих других) и позволили вольно ехать в ссылку и ругать по пути верных Шуйскому дворян, говорит о том, что он тоже принадлежал скорее к знати, чем к крестьянам…

Падение Тулы испугало Лжедмитрия II, который, по версии Р.Г. Скрынникова, просто удрал из Белева в сопровождении всего 30 человек (причем среди этих тридцати не было ни одного поляка), и никто, даже Меховецкий, не знал, куда он делся. Только в январе 1608 г. Самозванец «обозначился» в Орле, сохранившем верность восстанию [349]. На самом деле, однако, Р.Г. Скрынников не совсем прав: между падением Тулы и прибытием второго Самозванца в Орел имела место еще и неудачная осада «самозванческими» силами Брянска с 9 ноября по 15 декабря 1607 г., и лишь после нее «вор» отступил в Орел [350].