Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого - Жан Фавье Страница 33

Не нужно придавать всем этим текстам слишком большое значение, и тем более не нужно буквально их воспринимать. В XVIII в. «Мемуары Судебной, палаты», [560] в XIX в. Кервин де Леттенхов, [561] затем Оро [562] сделали из Мариньи настоящего майордома, хотя никто все же не называл Мариньи так, как это делал продолжатель Гильома де Нанжи. [563] Тем не менее из этих художественных и документальных источников можно почерпнуть две важные мысли.

На взгляд своих искушенных современников, Мариньи оказывал в моральном плане большое влияние на короля, наперсником, вдохновителем и советником которого он являлся; и такое королевское доверие давало ему действительно широкие полномочия. Именно это и имел в виду Жоффруа Парижский, отмечая: «Он распоряжался всем в королевстве», и далее: «Его считали за короля». [564] Некоторые могли подумать, что в своей власти он превосходил короля; ведь если слова «второй королек» из процитированного нами отрывка пришли в голову епископу Лодевскому, если монах из Сен-Дени написал, что он управлял государством, а арагонец Хуан Лупи назвал его «вторым королем», сторонним наблюдателям вполне могло показаться, что могущество Мариньи дублировало королевскую власть, а не основывалось на ней. Мы увидим, что в 1313 и в 1314 гг. камергер в действительности проводил свою собственную политику, что шокировало свидетелей происходящего и давало почву для построения всевозможных преувеличений. События этих последних лет часто ослепляли хронистов, до которых, вероятно, доходили сведения об Ангерране лишь начиная с 1308, 1311 или даже с 1312 гг. Их свидетельства представляют для нас интерес лишь в отношении последней трети политической карьеры камергера.

Кроме того, мы уяснили, что ни добрая, ни дурная слава Мариньи не увеличивалась с ходом времени. В случае с Ангерраном речь шла не о легенде, которая разрасталась бы со сменой эпох. [565] Наоборот, основные труды, изученные нами, были созданы непосредственно после краха и гибели Мариньи. «Роман о Фовеле» был написан еще раньше, и его автор ежедневно лично общался с тем, у кого он служил капелланом. Большинство авторов жили либо в Париже, либо недалеко от него в то время, когда камергер находился на пике власти,- некоторые из них его видели, как, например, автор «Романа об уродливом Лисе». Примерно к 1315 г. уже устоялась основная традиция рассказа об этой личности. Все вышесказанное позволяет нам не относиться к этим свидетельствам с излишним подозрением. Рассказчики могли избрать образный стиль изложения, применить рискованные сравнения, но при этом они никак не могли слишком отдалиться от истины, рассказывая людям о событиях, непосредственными участниками которых являлись.

Каким же в действительности было положение Ангеррана де Мариньи? Начиная с 1304 г. и вплоть до конца правления Филиппа Красивого он был камергером и довольствовался этим титулом, который ни в чем не ограничивал его деятельность. Первое время он действительно выполнял свои должностные обязанности, чтобы впоследствии оставить за собой лишь высшее руководство делами королевского отеля. Впрочем, начав с должности камергера, Мариньи расширил свои полномочия до такой степени, что этот единственный титул уже никоим образом не мог оправдать такую власть; напротив, титул рыцаря короля лучше подходил к сложившемуся положению дел, поскольку, как мы уже говорили в начале, канцелярии иностранных государств охотно использовали это довольно неопределенное наименование. Но это был всего лишь титул, а реальным и юридически неопровержимым основанием могущества Мариньи являлось его членство в Совете.

Эту сторону деятельности камергера отмечали арагонцы, автор «Романа об уродливом Лисе», продолжатель Гильома де Нанжи, Жан де Конде, о ней также говорилось в «Истории и хрониках» и в «Хронографии». Именно в качестве члена Совета Мариньи руководил оформлением королевских грамот, особенно в тех делах, к которым он бы никак не мог иметь отношения, если бы его единственной функцией был уход за королевскими покоями.

Наконец, нужно упомянуть о том, что выходит за рамки любой юридической классификации и каких бы то ни было административных или почетных категорий. Если Мариньи сумел настолько выделиться из серой толпы камергеров и даже из группы королевских советников, это означает, что он «был в очень близких отношениях с королем», [566] что король благоволил к нему и был расположен по-дружески. Избегая точного, но a priori пренебрежительного эпитета «фаворит», мы скажем, что Мариньи был другом Филиппа Красивого; и если камергер, по всей видимости, был заинтересован в этой дружбе, то равным образом и король находил для себя выгоду в общении и сотрудничестве с любезным, ловким и сведущим человеком, каковым – и это общепризнанный факт – являлся Ангерран де Мариньи.

В королевском отеле [567] было шесть служб и некоторое количество палат, которые были сгруппированы по-разному и получили свое название в зависимости от времени образования. В число служб входили хлебный дом, винные подвалы, кухня, фруктовый дом, конюшня и фуррьерская служба. Каждая из них функционировала автономно, но при этом общее руководство теоретически все же осуществлял один человек, великий гофмейстер. Обязанности всех служащих были точнейшим образом обозначены и четко распределены: так, в хлебном доме существовала должность pastoyers, ответственного за распределение пирогов, и oubloiers, занимавшегося кондитерскими изделиями, в помещении для разлива вина служил горшечник, на кухне два стеклодува, два специалиста по приготовлению соусов, poulailler, занимавшийся домашней птицей…

Что касается слова Палата (chambre), П. Леюжер долгое время задавался вопросом, шла ли речь о camera или о cubiculum (спальня), поскольку в первую, в отличие от второй, могли входить часовня, Денежная палата, врачи и хирурги, сержанты и т. д.; [568] впрочем, этого различия, вероятно, уже имевшего место при Филиппе Длинном, историю правления которого изучал Леюжер, еще не существовало при Филиппе Красивом. В camera находились только служащие, занимавшиеся обслуживанием cubiculum, покоев, в которых располагался королевский альков, но тот факт, что ответственные за это помещение чины, то есть камергеры, приобретали все большее личное влияние и были прекрасно осведомлены обо всем, что происходило в королевском отеле, вызывал полное недоумение современников, которые порой путали королевскую Палату с самим отелем и даже с Королевским советом. [569] О покоях, в которых распоряжались камергеры, мы поговорим чуть позже. Другими палатами отеля были Тайный совет, в который входили писцы совета и рыцари отеля, не путать с Большим Советом органом управления короля; Денежная палата, заведовавшая расходами отеля; часовня с раздатчиками милостыни, капелланами и исповедником; наконец, «seel», канцелярия, в которую входили писцы и нотариусы короля. Различные ведомства и их персонал постоянно претерпевали изменения: так, между 1285 и 1290 гг. количество служащих в фуррьерской службе [570] сократили в пользу персонала королевских покоев, и именно поэтому, ко всеобщему удивлению, в покоях в этот период времени оказались люди, ведавшие повозками, скотом и лошадьми.