Герои Смуты - Вячеслав Козляков Страница 34

Как показало время, именно единства в действиях воевод Первого ополчения и не хватало. Как мы помним, в подмосковных полках, главным образом под влиянием Прокофия Ляпунова, обратились с посольством в Великий Новгород, чтобы договориться о кандидатуре шведского принца Карла Филиппа на русский трон. Но это никак не могло отвечать интересам Ивана Заруцкого, продолжавшего оказывать покровительство Марине Мнишек, в «удел» которой были выданы Коломна и Зарайск. Не было тайной такое противостояние и для современников. Не случайно автор «Нового летописца» напишет потом об этом времени: «У Заруцкого же с казаками бысть з бояры и з дворяны непрямая мысль: хотяху на Московское государство посадити Воренка Калужсково, Маринкина сына» [192].

От «непрямых мыслей» до разных судеб у Ляпунова и Заруцкого окажется скорая дорога. После смерти одного из главных организаторов ополчения земское дело остановилось. Но если для многих дворян пребывание в подмосковных полках перестало иметь какой-то смысл, то для казаков во главе с боярином Иваном Заруцким, напротив, наступало лучшее время. Именно они оказывались хозяевами положения, продолжая полковую службу и сбор доходов на нужды тех, кто осаждал сидевшего в Москве врага. Большинство людей за пределами столицы, конечно, не могли воспринять такие перемены иначе как полный провал всех усилий по созданию союза сторонников царя Василия Шуйского с бывшими тушинцами. Но действительно ли всё было так плачевно, как посчитали современники? И только ли одни казаки остались под Москвой?

На формирование наших позднейших представлений о разложении ополчения в июле 1611 года повлияли популярные сочинения о Смуте, распространявшиеся во множестве списков на протяжении XVII и XVIII веков. «По неправедном же оном убиении Прокопиеве бысть во всем воиньстве мятежь велик… Казаки же начаша в воиньстве велико насилие творити, по дорогам грабити и побивати дворян и детей боярских… И таковаго ради от них утеснения мнози разыдошяся ис-под царствующего града», — писал в своем «Сказании» Авраамий Палицын [193]. Он указал имена трех воевод, оставшихся под Москвой: князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, Ивана Заруцкого и Андрея Просовецкого «с казаки своими». В «Новом летописце» причинами «разъезда» ратных людей из-под Москвы названы «теснение от казаков» и почему-то хула в адрес царя Василия Шуйского (?!), которого «понизовые казаки» «лаяху и позоряху» [194]. Сохранилось еще подробное известие «Карамзинского хронографа», автор которого тоже рассказал о времени, наступившем после гибели Ляпунова: «И после Прокофьевы смерти столники и дворяне и дети боярские городовые ис-под Москвы разъехались по городом и по домом своим, бояся от Заруцкого и от казаков убойства; а иные у Заруцкова купя, поехали по городом, по воеводством и по приказам; а осталися с ними под Москвою их стороны, которые были в воровстве в Тушине и в Колуге» [195].

Суть произошедших тогда изменений наиболее полно определена именно автором «Карамзинского Хронографа» арзамасским дворянином Баимом Болтиным, писавшим о двойном расколе в земском лагере: во-первых, между дворянами и казаками, а во-вторых, между земцами и бывшими «тушинцами». В этом, безусловно, была значительная доля истины, но если до конца прочитать ту же запись Хронографа, можно увидеть, что правительство, созданное в ополчении, осталось, а осада столицы была продолжена: «А под Москвою владели ратными всеми людми и казаками и в городы писали от себя боярин князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой да боярином же писался Ивашко Мартынов сын Заруцкой, а дал ему боярство Тушинской вор. Да с ними же под Москвою были по воротам воеводы их и советники; да под Москвою же во всех полкех жили москвичи, торговые и промышленные и всякие черные люди, кормилися и держали всякие съестные харчи. А Розряд и Поместной приказ и Печатной и иные приказы под Москвою были, и в Розряде и в Поместном приказе и в иных приказех сидели дьяки и подьячие, и из городов и с волостей на казаков кормы збирали и под Москву привозили, а казаки воровства своего не оставили, ездили по дорогам станицами и побивали» [196].

Первое ополчение отнюдь не перестало существовать со второй половины 1611 года, как об этом обычно скороговоркой пишут в учебниках. Власть в нем перешла к двум «боярам» — князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому и Ивану Мартыновичу Заруцкому Позднейшие исторические обстоятельства отменили значение их службы под Москвой со второй половины 1611 года, но идея земского объединения осталась. Более ста лет назад, в 1911 году, Степан Борисович Веселовский впервые собрал и издал «Акты подмосковных ополчений», куда в том числе вошли документы правительственной деятельности Первого ополчения в период, наступивший после убийства Прокофия Ляпунова. Увы, такова сила инерции исторического восприятия, что до сих пор эти акты почти не принимаются в расчет. Говоря о судьбе Первого ополчения, ссылаются, как правило, на оценки историков от Карамзина до Ключевского, у которых просто не было возможности познакомиться с этими документами. Между тем изучение источников позволяет сделать вывод о том, что Первое ополчение продолжало свою деятельность с оставшимися в полках «боярами Московского государства» и главными воеводами.

Под Москвой была создана система управления, основанная на нормах Приговора 30 июня 1611 года: существовали общие для всех полков Разрядный и Поместный приказы, заведена земская печать, собирались пошлины с документов в Печатный приказ. Продолжали обеспечивать «кормами» казаков и стрельцов, хотя, конечно, навести порядок «по Ляпунову» больше не удалось. Прав историк Николай Петрович Долинин, писавший в книге «Подмосковные полки (казацкие "таборы") в национально-освободительном движении 1611 — 1612 гг.», изданной в 1958 году: «Политика казацкого войска после смерти Ляпунова и сосредоточения власти в руках Заруцкого и Трубецкого не дает повода думать о каком-то крутом повороте в деятельности подмосковного правительства в смысле предоставления центральной власти казачеству, точнее, той его части, которая образовала в подмосковных полках низший слой из беглых холопов, боярских людей и крестьян. Не видно в мероприятиях временного правительства и "воровского казацкого обычая", который приписывал подмосковному ополчению Д. Пожарский, изображая Заруцкого новым Болотниковым» [197].

Кроме бесспорных противоречий между дворянами и казаками в подмосковных полках во времена верховенства боярина Ивана Заруцкого имели значение такие насущные проблемы, как обеспечение служилых людей жалованьем, продовольствием, да и просто, выражаясь языком военных уставов, необходимость перехода на зимнюю форму одежды. Сохранились вполне рядовые документы, на которые при других обстоятельствах можно было бы и не обратить внимания. Они касаются шубного сбора, организованного Первым ополчением в августе 1611 года. Есть росписи служилых людей — дворян и детей боярских, посланных для этих целей по городам и уездам, челобитные о сложении этой повинности из-за бедности. Объяснить сбор тулупов иначе чем целями подготовки полков ополчения к зимним боям под Москвой невозможно. Сами акценты в разговорах о распаде подмосковного ополчения следует перенести с политических противоречий (конечно, никуда не исчезнувших после гибели Ляпунова) на другие, природные факторы, традиционно не позволявшие русскому войску в полной мере вести зимой какие-либо военные кампании.