История моей смерти - Антон Дубинин Страница 36

Он был уже без шлема, и как всегда сиял, как солнышко. Алиса рядом с ним держала кубок и венок из серебряных цветов (интересно, куда Райнер эти венки девает? Над кроватью вешает, что ли? У него их штук двадцать уже…)

— Ваши величества, и сиры бароны королевства, и все благородные рыцари и дамы, — зычно начал Райнер. Я не мог разглядеть выражение лица Алисы и старательно всматривался. Но у нее на лице как раз лежал блик. — Благодарю тех из вас, кто поддерживал меня, и тех, кто переживал за моих противников. Прошу прощения у всех, кто из-за меня потерпел увечье или другое неудобство.

Ну, это обычная послетурнирная речь нашего чемпиона, подумал было я, переставая слушать. Но тут Райнер сказал кое-что еще.

— Моя леди ради святого праздника попросила меня отпустить без выкупа всех плененных мною на турнире. Мы с нею вдвоем, посоветовавшись, решили…

(Мелькнула искорка моей прежней вражды к этому человеку. Теперь они с Алисой будут выставляться вдвоем, изображая благородство, горько подумал я, кривя губы. Хорошо ли, что они теперь вместе?..)

— …Решили отказаться от приза и раздать его всем неимущим рыцарям, с которыми я сегодня встречался на ристалище. Этот дар мы сопровождаем просьбой молиться за упокой души нашего друга, сэра Эрика Пламенею…

(Что? Я сошел с ума?!!)

— …щего Сердца, доброго рыцаря, который мог бы славно ристать сегодня вместе с нами, но Господь забрал его к Себе слишком рано, не далее чем…

— Нет!! — услышал я свой вопль как будто со стороны. Как я оказался на ристалище — не помню. Это называется «ноги вынесли». Наверное, люди передо мной расступались. Не знаю.

— Я не мертвый, — выговорил я, едва ли не падая на сэра Райнера, от изумления отступившего прямо на хвост Алисина платья. — Я здесь. Я живой.

Алиса прижала ладонь ко рту. Всё, кажется, замолчало — или я малость оглох. Почему-то не зная, что еще сказать, я стоял в этой мешковатой котте и глупо смотрел то на нее, то на него, таких красивых и праздничных, и пытался улыбнуться. А они смотрели на меня. И тоже молчали.

И тут в тишине король поднялся со своего места. Когда он поднимается, наш король Арнольд, обычно все взгляды обращаются к нему — так было и сейчас; только Райнер с Алисой продолжали смотреть на меня. А я — уже на короля.

— Сэр Эрик, — выговорил наш сир, и взгляд его ненамного отличался от взгляда мальчика-виллана в лесу, простите такое богохульство. Взгляд этот означал одно — «Ты же умер! Что ты здесь делаешь?» Но у сира короля он продлился не более мига.

— Сэр Эрик, мы безмерно рады видеть, что слух о вашей смерти оказался ложным. Не соблаговолите ли теперь объяснить, что на самом деле произошло?

Я преклонил перед королем колено, приветствуя его и собравшихся. И соблаговолил.

Я рассказал очень коротко — не время было сообщать подробности своего несчастья или же пугать праздничную толпу описанием колдовства. Сказал только главное — что пришел жаловаться на сэра Этельреда, обманом и магией завладевшего моей землей. И кроме того, заколдовавшего моего друга, Роланда, которого колдун обманом вынудил тоже принять в этом участие. Я говорил коротко и горячо, и только собрался добавить, что меня против всякого права держали в плену, выдавая за мертвого — как вдруг меня перебили.

— Я протестую, — сказал за спиной очень ясный, очень знакомый голос.

Не веря своим ушам, я обернулся. Робин стоял в своих блестящих поножах, широко расставив ноги — как у себя в лесу, перед тем, как отдать разбойникам очередной приказ. Бледен он был, однако, и с лицом, сведенным тревогой. И слова протеста исходили именно из его рта!

— По порядку, сэр, кто бы вы ни были, — нахмурилась леди королева. — Прежде всего не соизволите ли представить себя, чтобы мы знали, из чьих уст исходит обвинение сэра Эрика во лжи.

— Простите, госпожа моя, за неучтивость, — разбойничий атаман отвесил краткий поклон. — Мое имя вряд ли известно в Городе, но я тоже ваш подданный и претендую на долю королевского внимания и милосердия.

— Назовитесь.

— Робин Черного Орла, сын барона Хогарта… незаконный сын, простите, ваше величество.

Не знаю, какие лица стали у людей на трибунах. Мое же вытянулось почти до колен. С тоскливой любовью, поздним узнаванием смотрел я на этого человека, брата Роланда, и понимал, что он не лжет. Я же сразу узнал его. По голосу. По голосу.

— То, что вы в родне северных баронов, сэр Робин, еще не дает вам права обвинять во лжи других достойных людей.

— Мой король, вы понимаете, что это значит, — Робин подался вперед, глядя снизу вверх. — За каждое свое слово я готов присягнуть и ответить кровью. Не приведи Господь, я не называю сэра Эрика — (поклонился в мою сторону — коротко дернулся) — лжецом. Просто он не знает всего. Рыцарь Этельред тут ни при чем. Я перед Богом, Вашим Величеством и всем собранием обвиняю сэра Роланда Черного Орла в колдовстве и предательстве.

У меня в голове что-то щелкнуло. Стало очень горячо, даже жарко. Я сказал — и снова мой голос послышался как-то со стороны, потому что не хотелось этого говорить — но иначе было никак нельзя.

— Вы лжете, Робин. Вы клевещете на моего друга. Сейчас же берите свои слова обратно.

Робин смотрел на меня отчаянными глазами. Они были сейчас почти черными. Мы стояли в шаге друг от друга, и Робин ужасно походил на более темный вариант Роланда. То же удлиненное лицо. И выгнутые брови. И тонкий нос… И голос, когда он ответил:

— Эрик, это правда.

— Берите свои слова обратно.

Я повторял одно и то же, как зубрящий псалом ученик. Я больше никого не видел — ни сэра Райнера с Алисой, которые, по идее, находились где-то поблизости, ни людей на трибунах, ни даже короля. Только лицо человека, которого я любил, похожее на другое любимое лицо — сквозь красную пленку гнева.

— Это правда, дурак!! — заорал Робин так, что слова эхом отдались от каменных стен. — Открой глаза! Роланд — предатель! Он убил своего отца, отправил в изгнание брата! Потом он предал тебя, а ты защищаешь его! Он — колдун! Роланд семь лет учился магии, он едва не выпустил из тебя всю кровь!

…Я сам не помню, как оно так случилось. Это и называется — «меня понесло»: как будто ты на гребне волны и уже не можешь остановиться. У меня не было перчатки, чтобы бросить под ноги оскорбителю, и даже меча на поясе не было, вообще ничего. Одно только желание — немедленно прекратить все это любой ценой. Я взмахнул кулаком перед лицом Робина — не ударил, к счастью — и сказал — наверное, на самом деле крикнул:

— Я вызываю тебя на Божий Суд.

Мы думали, раньше была тишина. Нет, оказывается, тишина наступила только теперь. Все не только говорить — кажется, даже дышать перестали. А мы с Робином стояли друг напротив друга на каменном дворе ристалищ, а прямо над нами стоял король.

— Опомнись, Эрик, — тихо выговорил мой враг. — Я не хочу с тобой драться. Черт, да я не могу драться с тобой!