Плач к Небесам - Энн Райс Страница 37

— Нет, Марк Антонио, в том, что я сказал, нет ни словалжи. И ты это знаешь. А если это не так, иди спроси своего скопца, пусть скажетправду! Или свою тетушку любимую спроси, Катрину! Иди на улицы, там тебе скажеткаждый! Я вывел Марианну из монастыря при свете белого дня, потому что хотелее, а она хотела меня, а он, он — хотел не больше, чем просто смотреть на нее.

— Я вам не верю.

Тонио поднял руку, словно хотел ударить Карло. Но теперь онплохо видел его. Силуэт расплывался перед ним, хотя и приближался, загораживаяогарки свечей, теперь уже темных и невыразительных.

— Я умолял его позволить мне жениться на ней! Наколенях молил! И знаешь, что он мне сказал? «Аристократка с материка, —насмехался он, — бесприданница, сирота!» Мол, он сам выберет мне жену,говорил он и выбрал какую-то сушеную мегеру! Из-за ее богатства, положения, аглавное — из-за ненависти ко мне! «Отец! — умолял я, — съездите в„Пиета“, посмотрите на нее!» Я стоял на коленях на этом самом полу, умоляя его.Когда же худшее свершилось и он отослал меня прочь, то выбрал ее в невесты длясебя самого! Аристократку с материка, бесприданницу, сироту! Он женился на ней.И заплатил, чтобы ее включили в «Золотую книгу». Ведь он мог это сделать дляменя, но отказался! Изгнав меня, он взял Марианну себе, понимаешь? Плачь,братик, плачь! Оплакивай ее и меня! Оплакивай нашу безрассудную любовь, и нашибезрассудные дела, и то, чем оба мы за это заплатили!

— Прекратите, я не могу это слышать! — Тонио зажалуши руками. Глаза его были закрыты. — Если вы не прекратите, то пустьпоможет мне Бог...

Он протянул руку к дверному косяку и, нащупав его,прислонился к нему головой, не в силах произнести больше ни одного слова, не всилах сдержать отчаянные рыдания.

— Подойди сегодня ночью к ее двери, — услышал онза спиной мягкий голос Карло, — послушай у замочной скважины, еслипожелаешь. Она принадлежала мне тогда, будет принадлежать и теперь. Если неверишь, спроси ее!

* * *

На Тонио не было ни маски, ни табарро. Он пробирался сквозьмокрую и шумную толпу, и дождь бил его по лицу при шквальных порывах ветра.Наконец он оказался в кафе и почувствовал, как горячий воздух обволакивает его.

— Беттина! — прошептал он.

Мгновение девушка в задорной черной шапочке словно быколебалась, но потом, протиснувшись мимо чьих-то домино, жутковатых лиц вбаутах, клоунов и монстров, подошла и быстро обняла его.

— Сюда, ваше превосходительство! — Она вывела егона улочку к ближайшей пристани.

Как только гондола отошла от причала, девушка оказалась вего объятиях на полу каюты, стаскивая с него камзол и рубашку, задирая юбки,обвивая его ногами.

Дождь шумел, шлепал по воде, стучал по деревянным мостикам,то и дело возникавшим над их головами. Лодка опасно качалась, словно невыдерживая веса парочки; в каюте пахло пылью, теплой плотью, дымным запахоммежду обнаженными ногами Беттины, где волосы оказались влажны и горячи.Просунув туда голову, Тонио даже заскрежетал зубами. Маленькими сильнымиручками Беттина прижимала его к себе, и он чувствовал у своих щек шелковую кожуее бедер. Ее непрестанное хихиканье стояло у него в ушах, ее груди оказалисьтакими большими, что, казалось, выплеснулись ему в ладони. Она разорвала на нембриджи, а сама словно вытекла из блузы и юбки, белая и сладкая, и ее пальцыласкали его, поднимали его, направляли.

Тонио боялся, что она будет смеяться, узнав, что он ещемальчик, но Беттина лишь привлекла его к себе, и он вошел в нее, вторгся,чувствуя, как взрыв в мозгу стирает и время, и растерянность, и весь ужас.

Он бы умер, если бы хоть на миг сейчас подумал о чем-то.

И поэтому его руки жадно касались горячей плоти под ееколенями, влажной теплоты под грудями, ее округлых икр и открытого, жаждущегорта, полного отчаянной смелости, шумного дыхания и этого легкого, нетерпеливогохихиканья. Великого множества мельчайших трещинок, складочек, тайн. Вода плескаласьо борта лодки, наплывала и уплывала музыка, высокие звуки, низкие звуки. Иногдаон ложился под Беттину, наслаждаясь ее тяжестью, а потом снова укладывал ее наспину, приподнимал рукой жаркие складки женской плоти, трогал языком маленькийгладкий живот.

И когда он наконец иссяк и уже просто лежал, прижимаясь кней, к этому примешались морской запах воды, влажный запах поросших мхом свай идух той мягкой земли под ними, что тоже была Венецией. И все это оказалосьсвязано со сладостью и солью, с жемчужным смехом Беттины, с серебряным косымдождем, пробивающимся сквозь маленькие окошечки и падающим ему на лицо.

О, если бы это могло длиться вечно, если бы это моглостереть из его сознания все мысли, всю боль, если бы он мог брать ее снова иснова, и мир не вернулся бы к нему, и он не оказался бы снова в том доме, в техкомнатах, слыша тот голос. Тонио перевернулся на живот и лежал в темноте, вжавлицо в подушку, чтобы Беттина не услышала, что он плачет.

* * *

Его вывели из забытья голоса.

Похоже, лодка проплывала по тем крошечным каналам смаленькими окошками над ними, из которых днем свисало постиранное белье, где наузеньких набережных валялись кучи мусора и где, подняв голову, можно былоувидеть мечущихся вдоль стен крыс. В темноте выли и вопили кошки. Он слышалхлюпанье и бульканье воды. И чувствовал себя невесомым и очень спокойным,несмотря на то что девушка все еще дразнила его:

— Люблю тебя, люблю тебя, люблю, люблю...

И снова эти голоса. Тонио поднял голову. Тот тенор, которыйон узнал бы везде, и тот бас, да, тот самый, а также флейта и скрипка. Онприподнялся на локте, почувствовав, как кренится лодка. Это были его певцы!

— Что, ваше превосходительство? — прошепталаБеттина.

Она сидела рядом с ним нагишом, лишь бесформенная кучаодежды прикрывала ее колени. У нее были изящные покатые плечи, а глаза, такиебольшие, что казалось, существовали отдельно от белизны ее лица, следили заним.

Тонио сел прямо и мягко высвободился. «Я обладал ею, —думал он. — Любил ее, имел ее, познал ее». Но это не принесло ему нинаслаждения, ни чудесного волнения. На миг он прижался к Беттине, вдохнул запахее волос и поцеловал твердую округлость ее маленького лба.

А голоса между тем приближались. Это и в самом деле были егопевцы! Скорее всего, они направлялись домой. Если бы он мог сейчас перехватитьих... Он поспешно заправил рубашку в бриджи, завязал узлом волосы.

— Не уходите, ваше превосходительство, — попросиладевушка.

— Милая, — сказал он, опуская в ее ладонь золотыемонеты и смыкая ее пальцы поверх них, — завтра вечером жди меня, кактолько стемнеет.