Жизнь Марии Медичи - Элен Фисель Страница 39

Франсуа Блюш

Наиболее реальным претендентом считался принц де Конде. Но ведь был еще и Арман Жан дю Плесси, теперь – великий кардинал де Ришельё!

Отныне положение этого человека изменилось. Он уже не был полуссыльным изгоем, как раньше. С ним были вынуждены считаться все, причем не только члены Государственного совета.

Что касается парижского общества, то в нем возвышение дю Плесси было встречено вполне доброжелательно. Известный придворный поэт Франсуа де Малерб писал одному из своих друзей:

«Вы знаете, что я не льстец и не лжец, но клянусь вам, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль все же справится с бурей, то это произойдет лишь тогда, когда эта доблестная рука будет держать бразды правления»169.

Однако Людовик все еще присматривался к протеже матери, не доверяя ему полностью. Ришельё знал об этом и не сидел сложа руки. Тогдашний венецианский посол докладывал своему правительству:

«Господин кардинал де Ришельё здесь единственный, кто противодействует министрам. Он прилагает все усилия для того, чтобы возвысить себя в глазах короля, внушая ему идею величия и славы короны»170.

Хорошо изучив характер Людовика, кардинал сделал упор на тщеславие молодого короля, на его желание походить на знаменитого отца. Очень часто в присутствии Людовика он повторял такие слова, как «величие», «родина», «слава»…

Вскоре кардиналу удалось убедить короля в полной несостоятельности его министров – Шарля де ла Вьевиля, Брюлара де Сийери, де Пюизье и других.

Действительно, внутренняя обстановка во Франции была неблагополучной. Повсеместно тлели, готовые в любой момент разгореться, очаги недовольства. Серьезно был подорван и международный престиж Франции, отказавшейся от союза с германскими протестантскими княжествами из религиозно-идеологической солидарности с Габсбургами. Ничего удивительного – на протяжении последних лет как внутренней, так и внешней политикой Франции занимался кто угодно, только не тот, кто умел этим заниматься.

И вот тут-то Людовик XIII разглядел в де Ришельё человека, который может спасти Францию. Он все чаще стал спрашивать у него совета и вскоре уже не мог обходиться без его подсказок.

Наконец настал день, когда король предложил де Ришельё возглавить Совет и самому определить его состав.

Тринадцатого августа 1624 года маркиз де ла Вьевиль (ранее он выполнял функции первого министра) был арестован, и кардинал занял его место. На этом посту он бессменно пробудет 18 лет, 3 месяца и 20 дней – вплоть до самой кончины.

До ареста ла Вьевиля в Государственный совет входили Мария Медичи, престарелый герцог де Ларошфуко (отец Франсуа де Ларошфуко), герцог де Ледигьер (перешедший в католичество гугенот), канцлер Этьен д’Ал игр и еще несколько секретарей, которые открывали заседания докладами о текущем состоянии дел в королевстве. В принципе, ни один приказ не вступал в силу, пока его не утверждал король, чью подпись удостоверял соответствующий секретарь. Когда король отсутствовал, его кресло занимал канцлер.

Кроме королевы-матери и канцлера никто из членов Государственного совета не имел преимуществ над остальными. Теперь же кардинал де Ришельё получил такие полномочия, что затмил канцлера, который считался высшим должностным лицом, возглавлявшим королевскую канцелярию и архив, а также хранившим государственную печать.

На заседаниях обновленного Государственного совета Ришельё не выпячивал своей роли. Напротив, он делал все для того, чтобы создать видимость, будто всеми делами государства отныне управляет король, и только король. Его идея была проста: если все решения Совета будут санкционированы лично королем, то обвинить министров, и прежде всего самого де Ришельё, за допущенные промахи будет невозможно.

При этом кардинал знал, что Людовик XIII не способен к самостоятельным поступкам и тем более к изнурительному каждодневному труду, а это значило, что истинным творцом политической линии будет он сам – де Ришельё.

* * *

В течение 1624 года кардинал де Ришельё практически прибрал к рукам власть в Государственном совете, а по большому счету и во Франции.

Его первым важным дипломатическим успехом стала договоренность о браке сестры Людовика XIII Генриетты и принца Уэльского, с 1625 года короля Англии и Шотландии Карла I Стюарта. Тем самым возрождалась продуманная внешняя политика Франции, практически сошедшая на нет после смерти Генриха IV, которому первому пришла в голову мысль о желательности подобного союза. Переговорам способствовал и неослабевающий энтузиазм Марии Медичи, также желавшей этой свадьбы.

Брачный контракт был подписан 17 ноября 1624 года. По этому поводу Мария устроила грандиозный прием в своем любимом Люксембургском дворце, для которого великий Рубенс только что завершил серию из двадцати двух картин о жизни вдовствующей королевы.

Отвлечемся ненадолго от нашего повествования и отметим: когда Рубенс представлял Марии эскизы этих ныне широко известных картин, он очень волновался.

– Вот здесь, – говорил он с заметным фламандским акцентом и дрожью в голосе, – изображена…

– Моя коронация! Это же очевидно. А здесь?

– Регентство и правление королевы.

– Чудесно… Ну, а здесь?

– Э… мадам, здесь показан апофеоз короля Генриха IV..

Мария поморщилась:

– Серия картин, посвященных королю, заказана отдельно. Зачем тут это… Ведь возникает некоторая двусмысленность… Кстати, а когда вы планируете все закончить?

Рубенс весь напрягся:

– Мадам… Ваше Величество… Вы должны понять, что это огромный труд, и в моей мастерской в Антверпене, где у меня почти три десятка помощников и учеников…

– Перебирайтесь в Париж, – нетерпеливо перебила его Мария, – и работайте с таким количеством людей, которое вам может понадобиться. Даю вам полгода!

– Всего полгода? Но смилуйтесь!

– Не умоляйте понапрасну, месье Рубенс! – отрезала Мария. – Ваши прекрасные творения вознесут вас на вершину славы, подумайте об этом.

Рубенс справился с поставленной задачей. Да ему и не оставалось ничего другого, как справиться. Он прекрасно знал, что спорить с женщинами – это все равно что черпать воду решетом. А с такими женщинами, как королева-мать, спорить было вообще бесполезно…

После приема в Люксембургском дворце Мария Медичи и Анна Австрийская сопровождали Генриетту и приехавшего за ней герцога Бэкингема до Амьена, где красавец Бэкингем и Анна ухитрились остаться наедине и дать повод заговорить об их увлеченности друг другом.

Последствия этой истории, хорошо известной по произведениям Александра Дюма, оказались не самыми приятными для Анны. Бэкингему запретили появляться во Франции, и это зародило в душе у молодой женщины глубокую антипатию к кардиналу де Ришельё, который был, как она считала, главным виновником всей этой провокации.