Финляндия - Россия. Три неизвестные войны - Александр Широкорад Страница 4

По условиям договора:

1. Швеция уступала России всю Финляндию (до реки Кеми) и часть Вестерботтена до реки Торнео и всю финляндскую Лапландию.

2. Граница России и Швеции должна проходить по рекам Торнео и Мунио и далее на север по линии Муниониски — Энонтеки — Кильписярви и до границы с Норвегией.

3. Острова на пограничных реках, находящиеся западнее Фарватера, отходят к Швеции, восточнее фарватера — к России.

4. Аландские острова отходят к России. Граница в море проходит по середине Ботнического залива и Аландского моря.

Еще 12 февраля 1808 г. было опубликовано воззвание императора Александра I к финнам, составленное Ф.Ф. Буксгевденом и начальником его дипломатической канцелярии Ю.М. Спренгпртеном. Воззвание содержало обещание созвать сейм и одновременно провозглашало присоединение Финляндии к Российской империи «наравне с остальными завоеванными провинциями Российского государства». А 16 марта Александр I объявил, что Финляндия «признается областью, российским оружием покоренной» и навсегда присоединяется к Российской империи, что и было закреплено манифестом от 20 марта 1808 г. «О покорении шведской Финляндии и о присоединении оной навсегда к России». Из манифеста следовало, что Финляндия присоединяется к России на правах обычной провинции. Но в высочайшей грамоте, подписанной Александром I 15 марта 1809 г., говорилось: «Произволением Всевышнего вступив в обладание Великим княжеством Финляндским, признали мы за благо сим вновь утвердить и удостоверить религию, коренные законы, права и преимущества, коими каждое состояние сего княжества… по конституциям их доселе пользовались, обещая хранить оные в нерушимой и непреложной их силе и действии».

Актом от 15 марта 1809 г. российский император фактически провозгласил ограничение монарших прерогатив на территории Финляндии. Решение это было вполне сознательным: в черновом варианте секретного высочайшего рескрипта на имя генерал-губернатора Финляндии от 14 сентября 1810 г. Александр I писал: «Намерение мое при устройстве Финляндии состояло в том, чтобы дать народу сему бытие политическое, что он считался не порабощенным России, но привязанным к ней собственными пользами».

1 октября 1809 г. в связи с ратификацией Фридрихсгамского трактата последовал манифест о присоединении Финляндии к России, которым «финляндские губернии со всеми жителями, городами, портами, крепостями, селениями, островами… будут отныне состоять в собственности и державном обладании Империи Российской». 25 декабря 1808 г. император Александр I принял титул великого князя Финляндского и включил в императорский титул наименование «великий князь Финляндский». При этом в официальных документах ничего не говорилось об образовании Великого княжества Финляндского. Термин «Великое княжество Финляндское» впервые появился в Своде законов, составленном М.Н. Сперанским. Им было фактически использовано название Финляндии, данное ей как части Шведского королевства в 1581 г.

Так Финляндия попала в «тюрьму народов». Это образное выражение Ленина о царской России стало аксиомой как для советских историков, так и для… либералов-антисоветчиков. Была ли Россия действительно тюрьмой народов? Без ответа на этот вопрос очень сложно разобраться в последующих взаимоотношениях Финляндии и России.

Безусловно, правление Голштинской династии, которую безо всяких законных оснований называют Романовыми, было деспотией и произволом. К императорской власти в России, по крайней мере до 1906 г., не подходит даже название самодержавие. Самодержавие — это образ правления, когда монарх по своему усмотрению вводит законы, а далее государство управляется по этим законам. В России цари устанавливали законы, но вот выполнять свои же указы упорно не желали. В течение XIX века и в начале XX века именно императоры и члены их семейств были главными нарушителями законов Российской империи. Недаром Лев Толстой в 1895 г. образно сравнивал методы управления государством Николая II с методами кокандского хана.

Любопытно, что русско-азиатскую деспотию советские историки представляют как диктатуру буржуазии над пролетариатом или дворянства над крестьянством. Это верно лишь отчасти, в том смысле, что капиталист или помещик имел привилегию над простым человеком и мог в определенном объеме тоже творить над ним произвол. Но ни большой капитал, ни княжеский титул, ни даже принадлежность к «августейшей» семье не могли никого спасти от царского произвола — тюрьмы, монастыря или ссылки без суда и следствия, насильственного расторжения законно заключенного брака, дети могли быть насильно отобраны у родителей и т. д.

Таким образом, можно согласиться с Лениным, что Россия была тюрьмой народов — русского, татарского, башкирского, мордвы и многих малых народов, проживавших во внутренних губерниях империи.

Однако со времен Петра I русские монархи стали консервировать старые порядки на ряде территорий, присоединенных к империи. Это коснулось Эстляндии, Курляндии, Царства Польского, Крыма, среднеазиатских ханств и Великого княжества Финляндского.

Мало того, население этих территорий получило льготы, которые не могли и сниться жителям внутренних губерний России. Речь идет о налогах, призыве на воинскую службу, приеме войск на постой, послаблении в таможенном контроле, что сейчас именуется «свободными экономическими зонами», и т. д.

Что же касается Финляндии, то император Александр II сделал финнам подарок — передал Великому княжеству Финляндскому Выборгскую губернию, присоединенную к России еще при Петре I. Это был чисто формальный жест, наподобие того, как Хрущев подарил Украине Крым, но позднее это имело печальные последствия для России.

Русские императоры наивно полагали, что население новых территорий будет им бесконечно благодарно и сохранит навеки верность престолу. Кроме того, Петр I и последующие императоры сознательно противопоставляли прибалтийское (то есть немецкое) и отчасти финское (то есть шведское) дворянство русскому дворянству.

Таким образом, правители России сознательно отказались от проведения интеграции присоединенных земель. Такая политика дала несколько сбоев, как, например, в Крыму и Польше, где под угрозой потери этих регионов царское правительство было вынуждено принять некоторые и, замечу, явно недостаточные меры для интеграции их с остальной частью империи.

В Финляндии же на первых порах сепаратистских настроений не замечалось. Как писала А.Ю. Бахтурина: «Александр I и его окружение вряд ли задумывались о глобальных политических последствиях публикуемых в 1808–1809 гг. манифестов и конституции особого статуса Финляндии. Применительно к началу XIX в. большинство закрепленных императорскими манифестами прав Финляндии были не более чем декларацией. Так, бывший главным символом финской автономии сейм не собирался с 1809 по 1863 г. Но именно их формулировки стали использоваться в качестве решающих аргументов в национально-политической борьбе финской общественности в конце XIX — начале XX в.

Фактически Финляндия в составе Российской империи стала обладать областной автономией. Она была настолько широкой, что граничила с автономией, основанной на династической унии, хотя юридически такое положение не было оформлено законодательными документами. Кроме того, в течение почти всего XIX в. не был разработан порядок введения в действие общеимперских законов на территории Финляндии, осуществления верховных прав имперской власти на территории княжества. Эти моменты открывали перед юристами, государственными и общественными деятелями широкие возможности для истолкования правового положения Финляндии в составе Российской империи, самых разных оценок правомочности действий российских властей в отношении княжества» [6].