Призрак неонацизма. Сделано в Новой Европе - Сергей Дрожжин Страница 4

Наиболее значительные статьи М. Штюрмера появились в 1986 году в сборнике «Диссонансы прогресса» – как раз тогда, когда и разразился в Германии так называемый «спор историков».

Но главная идея М. Штюрмера была сформулирована им значительно позднее, и это произошло уже в контексте самого «спора историков».

Предметами его изучения стали теперь такие понятия, как «нация» и «национальная идентичность». Какая сила может стабилизировать эту идентичность, – задает он вопрос и сам на него отвечает: только история. Точнее – ее толкование, удобное для политиков (Wehler, 69). Историки, по М. Штюрмеру, и должны формировать национальное самосознание.

В мае 1986 года в журнале «Парламент» М. Штюрмер опубликовал статью, в которой заявил, что «потеря ориентации» в обществе и «поиск идентичности» являются родственными понятиями (Wehler, 70). «Однако тот, кто думает, – продолжает М. Штюрмер, – что все это не оказывает никакого влияния на политику и на будущее, тот игнорирует то обстоятельство, что в лишенном истории государстве именно тот выигрывает битву за будущее, кто заполняет сферу воспоминаний, определяет понятия и истолковывает прошлое» (Wehler, 70). По мнению М. Штюрмера, эту задачу способны выполнить только историки.

В такой постановке вопроса в рамках немецкой интеллектуальной традиции нет особенно ничего нового. Еще известный немецкий философ В. Дильтей говорил: «То, что мы определяем в будущем как цель, обусловливает определение значимости прошедшего».

Здесь напрашиваются столь привычные для германской традиции сравнения. Историки должны выступать в качестве благородных рыцарей, охраняющих священную чашу Грааля, верховными понтификами и жрецами национальной традиции. М. Штюрмер, по сути дела, предлагает создать касту избранных, которые, в интересах государства и национального самосознания, будут, во-первых, выбирать определенные исторические эпизоды, а во-вторых, будут толковать их, используя специально подобранные для этой цели термины.

Естественно, сразу же возникает вопрос: а какую часть из немецкой истории М. Штюрмер предлагает избрать для того, чтобы толковать ее с целью конструирования элементов национального самосознания? Совершенно очевидно, что он будет в данном случае таким образом подбирать исторические факты, чтобы Германия воспринималась самими немцами в первую очередь как страна «поэтов и философов» (и немного историков?).

По мнению самого М. Штюрмера, история Веймарской республики для этого не подходит. «Плюрализм ценностей и интересов, – подчеркивает он, – рано или поздно приводит к социальной гражданской войне, как это было в конце Веймарской республики» (Wehler, 71). Это очень показательное замечание М. Штюрмера, тем более, если учитывать при этом, насколько близко он находился в определенный момент к высшим эшелонам власти в ФРГ.

Можно ли сказать, что современных немцев возможно объединить на их негативном отношении к Советскому Союзу? Несомненно. Получается так, что если сделать на этом акцент, то одновременно можно решить и еще одну задачу – релятивировать преступления немцев во время Второй мировой войны, особенно совершенные на оккупированных территориях Советского Союза.

При выборе удобоваримых исторических сюжетов, а также при их толковании М. Штюрмер использует традиционные для этого «апологетического» направления приемы. Так, он называет бомбардировку Дрездена в феврале 1945 года американцами и англичанами «второй Хиросимой». Этот прием, который использует и Э. Нольте, уже получил название «тривиализация через сравнение». Но ведь это не точное сравнение. При бомбардировке Дрездена не применялось атомное оружие. Конечно, и в том и в другом случае речь идет об акциях устрашения, направленных в том числе и против гражданского населения. Но разве немцы, развязавшие войну, пощадили гражданское население других стран? А в 1945 году всем было ясно, что нацистская Германия не может победить в этой войне. А это означает, что сотни тысяч жизней, если не миллионы, могли бы быть спасены, если бы руководство «третьего рейха» заняло более разумную позицию. Вместо этого была реализована самоубийственная концепция «тотальной войны».

Здесь опять приходится констатировать, что многие в Германии до сих пор выражают сожаление только по поводу собственных жертв. Это «неумение сострадать» в последнее время стало особенно актуальным после того, как в моду вошла тема «немцы как жертвы Второй мировой войны».

Все это делается, конечно же, не случайно. Таким образом препарируется история, ее резервуары заполняются соответствующим содержанием, и именно этот состав предполагается использовать для формирования устойчивого национального самосознания.

Справедливости ради следует признать, что в подобном подходе наличествует много рациональных элементов. И, если бы немцы смогли, оставаясь только в рамках своей «немецкости», реализовать эту задачу, возможно, по этому поводу не было бы и особого шума. Никто не будет спорить с тем, что для создания устойчивого национального самосознания любой нации необходимо наличие определенной степени национального консенсуса. Основания этого консенсуса должны быть не только политическими, но и по необходимости историческими. Надо хорошо себе представлять, как нация видит себя в контексте свой собственной, а также мировой истории. Можно было бы добавить, что этот исторический контекст должен быть, по возможности, политически корректным.

Однако новоиспеченным хранителям германского Грааля совершенно необходимы исторические сравнения для того, чтобы добиться построения устойчивого национального самосознания немцев. Для этих целей им приходится использовать так называемый «русский нексус». Другими словами, для того, чтобы современные немцы стали хорошими, все остальные – в первую очередь русские – должны по определению быть плохими.

М. Штюрмер, конечно же, отдает себе отчет в том, какую титаническую задачу он пытается возложить на плечи немецких историков. Все эти избранные жрецы музы истории Клио должны балансировать между созданием позитивных исторических смыслов, с одной стороны, а с другой – прибегать в случае необходимости к демифологизации истории.

Как и многие политики, М. Штюрмер активно выступал за объединение Германии. Но уже сейчас очевидно, что это было политизированное решение, у которого было очень много противников среди самых влиятельных европейских политиков. В любом случае можно говорить о том, что тот сценарий, по которому поспешно проводилось объединение Германии, был не единственно возможным и, скорее всего, не самым оптимальным. Однако исторические параметры были так узко интерпретированы, в том числе и историками, что это во многом облегчило этот процесс.

Кстати, некритическое отношение к понятию «единство» немецкой нации почти автоматически актуализирует вопрос о территориях. Получается, что Германия начинает претендовать на часть земель Польши, Чехии, а также Калининградскую область. Этой лазейкой уже воспользовались активисты «Союза изгнанных» в Германии. Их представители открыто заявляют о том, что Кенигсберг – неотъемлемая часть их национального самосознания.

Следует признать, что основой конструкции М. Штюрмера является немецкое государство в том виде, в котором оно существовало с 1871 года. И все его попытки создания модели устойчивого национального самосознания вращаются вокруг этого достаточно сомнительного периода в немецкой истории. Дело в том, что «второй рейх» был создан на волне победы над Францией и связанных с этим милитаристских чувствах. Это архаичный материал с точки зрения современных представлений, хотя на военно-патриотическом порыве легче всего, как представляется, формируется это самое национальное самосознание.