Фидель Кастро - Максим Макарычев Страница 40

Стоицизм и сила воли у Фиделя раскрылись в полном блеске в один из самых критических моментов жизни, когда он шел на последнее заседание суда, спокойный, хладнокровный, готовясь произнести самую важную в своей жизни речь, которая получила название «История меня оправдает» по последней фразе, брошенной им в лицо своих обличителей. Она была произнесена 12 октября 1953 года в тесной, четыре на четыре метра, комнатке военного госпиталя. Судьи догадывались, что Кастро готовит необычную речь, а потому резко ограничили не только размеры помещения, но и число присутствующих в последний день судебного заседания. Но не могли себе и представить, что речь Кастро, изредка прерываемая стороной обвинения и судом, превратится в грозный политический памфлет и продлится более трех с половиной часов.

Перед тем как представить суду свою философию и политическую программу, которая должна была стать финальным аккордом его выступления, Кастро подробно рассказал о том, как готовилась операция, с каким трудом изыскивались средства на покупку оружия. Фидель остался один на один с судьями, его товарищи уже получили свои сроки, и теперь только он сам, без опасения подставить соратников, действительно отвечал за то, что сделал. Пусть приговор ему будет более строгим, но для Фиделя было главным доказать, что операция не была спланирована кем–то извне, что повстанцы не получали «миллион песо от экс–президента Прио Сокарраса», как утверждали его враги. Фидель вообще был крайне чувствителен к тому, что не только его победы, но даже его единственное поражение приписывались кому–то другому. «Наша революция такая же кубинская, как наши пальмы», – сказал однажды Фидель Кастро.

«Правительство заявило, что нападение было проведено так организованно и точно, что это свидетельствует об участии военных специалистов в разработке плана. Более абсурдного обвинения нельзя и придумать! – говорил на суде Фидель. – План был разработан группой юношей, из которых никто не имел военного опыта. И я могу назвать их имена, за исключением двух, которых нет ни среди пленных, ни среди убитых: Абель Сантамария, Хосе Луис Тасенде, Ренато Гитарт Россель, Педро Мирет, Хесус Монтане и тот, кто сейчас перед вами выступает. Половина из них погибла; отдавая должную дань уважения их памяти, я заявляю, что они не были военными специалистами, однако они были достаточно хорошими патриотами для того, чтобы при равных условиях разбить наголову всех генералов, участвовавших в событиях 10 марта, ибо те не являются ни военными, ни патриотами»[114].

Фидель опроверг утверждения обвинения, что повстанцы «были страшно далеки от народа» и что жители Сантьяго ни за что бы не поддержали повстанцев: «Жители Сантьяго–де–Куба полагали, что бой идет между солдатами. Кто сомневается в храбрости, патриотизме и безграничной смелости непокорного и любящего родину населения Сантьяго–де–Куба? Если бы Монкада попала в наши руки, то даже женщины Сантьяго–де–Куба взяли бы в руки оружие! Много винтовок зарядили нашим бойцам сестры гражданского госпиталя! Они тоже сражались. Этого мы не забудем никогда!»[115]

Фидель вогнал в краску своих обвинителей, когда с присущей ему страстностью говорил, что молодые люди, шедшие в бой вместе с ним, не имели целью расправиться с такими же, как и они, молодыми солдатами, не пытали и не добивали раненых в отличие от карателей Батисты. Фидель, который, находясь в почти полной изоляции, непостижимым образом (наверное, благодаря упомянутому им «другу» среди конвоиров) сумел получить информацию о почти каждом (!) пленнике, замученном батистовцами, поверг в шок немногочисленных присутствующих в зале. Он рассказал, как его друзей, взятых в плен, военные закапывали в землю, как их жестоко избивали, а у некоторых отрезали половые органы, как Абелю Сантамария выкололи глаза. При этом Фидель Кастро не забывал назвать имена честных офицеров, которые не опозорили честь мундира и не истязали безоружных людей, добровольно сдававшихся в плен.

Через два дня после того, как начался суд над ним, за три недели до оглашения ему приговора, уже после того, как направился по этапу отбывать долгое тюремное заключение его младший брат Рауль, Фидель послал весточку своим старикам. «Мои дорогие родители! Я надеюсь, что вы меня простите за то, что я поздно пишу вам. Не думайте, что это из–за моей забывчивости или черствости. Я очень много думал о вас, и меня больше всего беспокоит, как у вас идут дела и какие же на вас свалились страдания ни за что и ни про что из–за нас. Суд уже идет два дня. Он протекает хорошо, и я доволен его ходом. Разумеется, нас осудят, но я должен бороться и отвести наказание от всех невинных людей. В конечном счете людей судят не судьи, а история, а ее вердикт будет, в конце концов, безусловно, в нашу пользу. Я взял на себя свою собственную защиту и, думаю, достойно воспользовался этим правом. Больше всего я хочу, чтобы вы не считали, будто тюрьма является для нас чем–то отвратительным. Она никогда не бывает такой для тех, кто защищает справедливое дело и выражает законные чувства всего народа. Все великие кубинцы, которые создавали нашу родину, прошли через те же испытания, через которые нам приходится идти сейчас. Кто страдает за нее и выполняет свой долг, всегда найдет в своей душе более чем достаточно сил, чтобы спокойно и уверенно переносить превратности судьбы. Речь идет об одном–единственном дне; если сегодня судьба преподносит нам часы горечи, то это потому, что свои лучшие времена она заготовила нам на будущее. Я абсолютно уверен, что вы поймете меня и постоянно будете помнить, что ваше спокойствие и мир будут для нас лучшим утешением <…> Впредь я буду писать вам чаще, чтобы вы знали о нас и не беспокоились. Любящий и часто вас вспоминающий сын Фидель»[116].

Одна из иностранных журналисток, которая увидела на процессе тогда безусого и безбородого Фиделя, отметила, что за его «железной непробиваемостью» и могучестью скрывается тонкая натура: «Он очень высок, и кажется, что стесняется своего огромного роста. Он мне напоминает Христа на некоторых иконах, Христа с черными миндалевидными глазами, внимательными и всевидящими. Он очень скромен, даже застенчив, в нем, пожалуй, чувствуется какая–то беспомощность, хрупкость, возможно, это ощущение создает его детская улыбка»[117].

После того как Кастро обнародовал замысел и ход операции, когда ответил на все интересующие обвинение вопросы касательно штурма Монкады, он наконец огласил свою политическую программу. А точнее идеологически обосновал то, почему начал бороться с антиконституционным режимом Батисты, рассказал, как представляет себе свою дальнейшую борьбу и какова конечная ее цель. Будь судьи на процессе провидцами, сидеть бы Кастро в тюрьме пожизненно. Но и обвинение, и судьи восприняли вторую часть выступления Фиделя как обычный «монолог в пользу бедных». Сколько уже было таких «выскочек» в истории Кубы и Латинской Америки, примерявших тогу героя? Даже Хосе Марти, с его харизмой, и тот не смог «победить ветряные мельницы», пав на поле боя…

Конец ознакомительного фрагмента