Последние сто дней рейха - Джон Толанд Страница 40

Контрнаступление Венка на правый фланг Жукова планировалось совершить в направлениях: первое в семидесяти километрах восточнее Одера, а второе еще глубже на семьдесят километров в том же направлении. 11 — я армия должна была ударить на юг в сторону Вугартена и продвигаться на несколько километров к месту слияния рек Варта и Одер. На следующий день или позднее, в зависимости от успешного продвижения первой ударной группы, наносила основной удар 3-я танковая армия, которая должна была вынудить Жукова отступить или, в крайнем случае, сдержать натиск наступления советских войск на Берлин.

Когда молодой и импульсивный командующий 11-й армией генерал-лейтенант СС Феликс Штейнер получил приказ, то поразился: было просто невозможно сделать стремительный бросок на юг к Варте, имея лишь 50000 солдат и 300 танков. Он решил, что будет лучше ударить в юго-западном направлении по менее значительной цели. Его войска в этом случае не попадали под контрудар войск Жукова, который обязательно должен был последовать. Кроме того, у него появились бы лучшие позиции для защиты Померании. Он позвонил напрямую Гудериану, и между ними началась перепалка.

Наконец Штейнер закричал в трубку:

— Утвердите мой план или освободите меня от должности!

— Делайте как считаете нужным, — сдался Гудериан и бросил в сердцах трубку.

Утром 16 февраля Штейнер оставил штаб, размещавшийся в поезде, и отправился на юг, на виллу, возвышавшуюся над Штаргардом в шестидесяти километрах к северо-западу от Вугартена. Именно там должно было начаться наступление. К наступлению темноты все дороги вокруг Штаргарда были забиты колоннами бронемашин. Пушки, грузовики и танки заняли позиции для предрассветного наступления. Солдатам прочитали листовку рейхсфюрера Гиммлера, в которой говорилось:

"Вперед! Вперед через грязь! Вперед через снега! Вперед днем и ночью, только вперед! Вперед к освобождению земли рейха!" Маскируя свой собственный пессимизм, Штейнер приказал поставить указатели с надписями: "здесь антибольшевистский фронт!" и лично подбодрил каждого командира дивизии.

— В этом году мы снова будем у Днепра, — поделился он своими мыслями с полковником Леоном Дегреллем, командиром дивизии бельгийских добровольцев, и дружески похлопал его по плечу. "Совместное контрнаступление с севера и юга, — добавил он, — ослабит главные ударные силы Жукова". Дегрелль подумал, что это слишком смело сказано и в этом была определенная театральность. Атмосфера, царившая в штабе, была, наверное, такой же, как в штабе Наполеона, когда он в последний раз пошел в наступление.

Дегрелль был эмоциональным мужчиной тридцати восьми лет, одним из миллионов добровольцев из других стран, веривших, что на карту поставлено будущее Европы. Враги в Бельгии называли его фашистом и нацистом, но он не причислял себя ни к тем, ни к другим.

Когда Гитлер вторгся в Россию в 1941 году, Дегрелль сказал своим товарищам, что жители завоеванных стран, таких как Бельгия и Франция, должны вступить в легионы Гитлера и принять активное участие в борьбе с большевизмом. Только из такого боевого братства могла, по его мнению, родиться новая Европа, основанная на справедливости. В своих фанатических устремлениях он шел еще дальше — он утверждал: если другие народы не вступят в священную войну против большевизма, то у них не будет права голоса в новой Европе, а Германия станет слишком могущественной. Он сам записался рядовым, несмотря на то, что ему предлагали более высокий чин. "Я увижу Гитлера, — сказал он своим последователям, — только тогда, когда он наградит меня рыцарским крестом. Тогда у меня будет право разговаривать с ним на равных. Тогда я спрошу его: будете ли вы создавать объединенную Европу или только Великую Германию?"

За четыре года сражений на фронтах Дегрелль был семь раз ранен и когда наконец получил рыцарский крест, то задал вопрос об объединенной Европе. Гитлер выслушал Дегрелля и высказал мысль, что через одно поколение все молодые люди Европы будут знать друг друга и будут братьями. России предстояло стать огромной лабораторией, населенной молодежью со всей Европы, живущей в экспериментальном единении.

Дегрелль часто увлекался своими рассуждениями в последующих разговорах, но Гитлер всегда внимательно выслушивал его и однажды заметил: "Если бы у меня был сын, то я хотел бы, чтобы он был похож на тебя". Их отношения стали настолько близкими, что однажды Дегрелль спросил Гитлера: "Я часто слышу, как люди называют вас сумасшедшим". Гитлер только рассмеялся в ответ: "Если бы я был таким, как все, то сейчас сидел бы в баре и пил пиво".

На рассвете 16 февраля Дегрелль повел своих солдат в бой пешим порядком. Захватив высоту, он забрался в пулеметное гнездо и стал смотреть, как танки Штейнера выполняют основную задачу. «Тигры» и «пантеры» двигались по снегу вперед, но он подумал, что сейчас уже нет той стремительности, которая была в прошлые годы: танки медленно ползли в сторону небольшого леса. Несколько были подбиты и заполыхали пламенем, так и не успев достичь леса, но остальные скрылись в лесу и через несколько минут появились на другой стороне, преследуя отступающую русскую пехоту. Вслед за танками к лесу двинулась немецкая пехота, и это был самый решительный момент. Если бы солдаты сделали все энергично, то могли бы закрепиться на новых позициях, но и они действовали нерешительно, и расстроенному Дегреллю хотелось гнать их вперед пинками.

К ночи Штейнеру удалось продвинуться вперед на двенадцать километров, и, хотя 68-я армия 1-го Белорусского фронта отступала, [25] она делала это сохраняя боевые порядки. Сразу же после полуночи Дегреллю поступил приказ прибыть в штаб 11-й армии. По дороге к Штейнеру он видел, как горит Штаргард после советской бомбардировки.

Бой продолжался весь следующий день 17 февраля. Несколько «юнкерсов» делали один заход за другим на колонну русских танков. Сотни их были подбиты, но сотни других продолжали идти вперед. Несмотря на это Штейнер продолжал упорно двигаться вперед и к сумеркам вклинился настолько в расположение советских войск, что две советские танковые армии были отозваны с Берлинского направления и переброшены для устранения угрозы прорыва.

Поздно ночью Венку приказали срочно приехать в Берлин и доложить Гитлеру о развитии ситуации. Изможденный Венк покинул рейхсканцелярию только на рассвете. Полный желания побыстрее вернуться, чтобы лично командовать 3-й танковой армией, он приказал своему водителю ехать в Штеттин. Венк не спал три ночи и уже стал дремать, когда шофер съехал на большом «БМВ» на обочину и сказал, что больше не может ехать, поскольку засыпает за рулем. Венк сам сел за руль. Они ехали со скоростью 90 километров в час по пустынному автобану. Венк стал жевать сигарету, чтобы не спать. Однако через час он все-таки заснул, и машина врезалась в ограждения железнодорожного моста. Шофера и майора, спавших на заднем сиденье, при ударе выбросило из машины на железнодорожную насыпь, однако Венк так и остался за рулем без сознания. Машина зависла на мосту и загорелась. Очнувшийся шофер услышал звук взрывающихся патронов, подобрался к машине и вытащил из нее Венка, на котором уже горела одежда.