Путь Никколо - Дороти Даннет Страница 41

Но и это еще не все. К их услугам имелся также монах. Поющий монах по имени брат Жиль, который прискорбным образом составлял часть того груза, что Медичи отправляли во Флоренцию, вдобавок к трем полным наборам гобеленов; творениям парижских ювелиров, тщательно упакованным в мягкую ткань; пакетам с депешами и четырем дорогостоящим тонконогим лошадкам, — особый дар для племянника Козимо, Пьерфранческо.

И наконец, самое поразительное, лысый лекарь Тобиас, который, судя по всему, рассорился с капитаном Лионетто и предложил свои услуги его сопернику Асторре. Как оказалось, именно у мастера Тоби было больше всего забот по пути в Женеву: он срезал мозоли и прописывал слабительное, либо порошки, которые должны были оказать обратное действие. Юлиус, наблюдая за ежедневными мучениями Клааса, успокаивал себя той мыслью, что лекарь не выказывает особой тревоги на его счет, несмотря даже на то, что в первые дни беспощадный Томас обходился с ним довольно жестоко.

Судя по всему, его девизом и впрямь было: «Убить или излечить», что особенно опасным казалось для Клааса, не столь давно оправившегося от ран; но просто поразительно, как быстро уроки фехтования закалили его. Чем сильнее его наказывали, тем быстрее он ускользал от ударов, а вскоре он уже мог держаться на лошади в галопе, даже когда ему нарочно ослабили подпругу, чтобы свалилось седло. Потрясающее было зрелище, когда он трясся вот так верхом, и стальной обод круглого шлема бил его по переносице, словно крышка на кипящем горшке. Они немало повеселились в дороге.

Потом Томас подобрал парню старый двуручный меч и показал пару приемов с собственным клинком, прежде чем резким ударом плашмя сбил того с ног. Что касается наемников, то те, обнаружив, что Клаас и не думает обижаться за все их шуточки, и сам готов рассказать пару славных историй, приняли его к своему огню, когда останавливались на ночь в каком-нибудь сарае (в то время как Асторре, Томас и все прочие, разумеется, спали в постелях на постоялом дворе), и уже через пару дней стали обходиться с ним помягче. Даже африканец привязался к бывшему подмастерью, и пару раз Юлиусу даже пришлось задать ему трепку за то, что он ночью сбежал в сарай, вместо того чтобы спать на полу у кровати стряпчего.

Они с Клаасом общались большей частью на языке знаков и немножко по-каталонски, которого все понахватались от Лоренцо. Негр был настоящим гигантом, с плечами, как подушки, и брат Жиль до ужаса боялся его и начинал молиться всякий раз, когда тот подходил слишком близко, — что явно забавляло чернокожего. Так они спокойно двигались к югу, в блестящих шлемах, кирасах и наголенниках, под флагом Асторре, который в седле являл собой фигуру, исполненную поразительного достоинства, — если только не обращать внимания на разъяренную физиономию, скрывавшуюся под начищенным шлемом.

По пути в Женеву Клаас также попал в ученики к стрелкам из лука, которые вскоре обнаружили, что у него верный глаз, и это ненадолго избавило его от новых синяков. Так продолжалось всего один день, в конце которого новая вспышка неуемной изобретательности заслужила ему взбучку от рук самого Асторре. Впрочем, это мало на чем сказалось. Клаас, похоже, вновь пришел в себя. Он исцелился. Это была последняя ночь перед въездом в Женеву. Едва устроившись на постоялом дворе, лекарь вручил чернокожему склянку с мазью и велел заняться ссадинами Клааса. Африканец, который предпочитал откликаться на имя Лоппе, вместо Лопез, кажется, все понял правильно и вышел прочь.

— Мы с тобой неплохо знаем Женеву, — заметил лекарь. — Но как там себя поведут эти двое, Лоппе и Клаас? Или мы загрузим их работой так, чтобы у них не было времени об этом думать?

Юлиус поначалу относился к Тоби с недоверием. Асторре по-прежнему считал его шпионом и принимался тереть пальцами обрубок уха всякий раз, когда Тоби противоречил ему. Язык у Тоби был как хлыст, но до сих пор он не выказывал ни малейшего интереса к семейству Шаретти, и даже сейчас, водрузив свой сундучок на скамью, лекарь просто болтал за работой.

Юлиус тоже был занят делом, уложив расходную книгу на коленях и пристроив ноющий зад на мягкие подушки.

— О, Клаас неплохо знает Женеву! — отозвался он. — Бедняга! Он толкался на кухне у семейки Флёри, пока его не вытолкали взашей, и Корнелис де Шаретти взял его в ученики. Сестра вдовы была замужем за одним из Флёри.

— А почему они его вытолкали? — рассеянно полюбопытствовал лекарь. Примостив на углу стола свою чашку и пестик, он круговыми движениями толок какие-то порошки при свете свечи, бросавшей отблески на его лысину.

— А почему сегодня он заработал трепку? Слишком много сил и никакого понятия, к чему их приложить, — пояснил Юлиус. — Впрочем, это странное семейство. Погоди, пока увидишь Эзоту.

— Эзоту? — не отрываясь от работы, переспросил лекарь.

— Это жена Жаака де Флёри. Жаак возглавляет компанию. Старый Тибо болен. Живет рядом с Дижоном и больше не занимается делами. Жаак ведет все в одиночку. По крайней мере, вел, пока я служил у него поверенным. Клааса к тому времени уже не было. Я продержался год, пока не узнал, что есть место у Шаретти.

Тоби закончил перемалывать порошок, отложил пестик и, размяв пальцы, поднял голову. У него было самое непримечательное лицо, какое только видел Юлиус. Лысина с легким пушком волос переходила в плоский морщинистый лоб, к бесцветным бровям, нависавшим над круглыми бледными глазками. Единственной приметной чертой были ноздри, круглые, мясистые и изогнутые, точно две музыкальные ноты.

— А ведь нам придется заезжать туда? — поинтересовался Тоби. — Тебе приятно будет увидеть их вновь?

— О, мы и не ссорились, — ответил Юлиус. — Я уехал, чтобы стать наставником Феликса. Жаак злился, потому что не хотел меня отпускать, и к тому же он не любит семейство Шаретти… Сестра демуазель была второй женой, и Флёри не слишком признают это родство. Но Корнелис де Шаретти был им полезен в качестве посредника в Брюгге: закупал олово из Англии для клиентов де Флёри, а еще сельдь, и гобелены, и ткань. Взамен Жаак продает ткани Шаретти на Женевской ярмарке за комиссию. Так что, хотя он и был недоволен моим отъездом, но не стал ссориться с Корнелисом.

— Тогда, конечно, тебе должно быть приятно вернуться, — подметил лекарь. — Разбогател, приобрел авторитет, стал поверенным при отряде наемников с отличными видами на будущее. Он еще больше пожалеет, что лишился твоих услуг. — Потянувшись вперед, он поднял чашку и принялся осторожно пересыпать содержимое в глиняный горшок.

Юлиус сухо усмехнулся.

— Будет забавно. Полагаю, что больше всех стоит посочувствовать Клаасу. Бедняга! Восемь лет прошло, и взгляни на него. Они будут рады, что вовремя отделались.

Тобиас покосился на него.

— Но ведь ты спас парню жизнь, там, в Слёйсе. И он, похоже, привязан к тебе. Должно быть, теперь он напуган? Что он сделает, когда окажется лицом к лицу с этим семейством?

— Улыбнется, — ответствовал стряпчий. Лекарь поднял брови.

— Тебя послушать, так он просто какой-то недоумок. Но, судя по слухам, когда захочет, он может быть весьма изобретательным.