Путь Никколо - Дороти Даннет Страница 40

Да, это сложно было отрицать. Глядя на привлекательное лицо подмастерья, освещенное отблесками пламени, Кателина задумалась, однако, что же в таком случае кажется ей странным во всей этой истории.

Говорят, Клаас не умел драться. Он даже не знал толком, как противостоять Саймону. Подмастерью негде было научиться военному делу.

— Тебе придется многое осваивать заново, — заметила она. — Умеешь ездить верхом?

Ямочки сделались еще глубже. Он покачал головой.

— Они собираются посадить лошадь верхом на меня.

Кателина отвела глаза.

— Вы решили, что ему будет лучше уехать из Брюгге, — сказала она вдове. — Полагаю, вы правы. Он заполучил себе опасного врага в лице милорда Саймона, и боюсь, второго, еще более опасного, в лице виконта, его отца.

Раздосадованная своей недавней оплошностью, вызванной неведеньем, она была рада обнаружить теперь, что ее слова стали причиной изумленного молчания.

Вдова Шаретти переспросила:

— Отец милорда Саймона?

— Джордан де Рибейрак. Он был сегодня на банкете. Как мне сказали, он живет во Франции.

— И разделяет отношение своего сына к Клаасу? — спросила вдова.

— Да, мне это точно известно, — резко отозвалась Кателина. Она повернулась к подмастерью, который не принимал никакого участия в разговоре. — Я хотела принести свои извинения. Я передала твои слова — не слишком лестные — милорду Саймону. Я не сказала, от кого их услышала, но, похоже, он узнал сам. Отчасти, в этом причина его гнева. Мне очень жаль.

Он пошевелился, затем улыбнулся чуть заметно.

— В этом нет нужды. Вероятно, это те же самые слова, с которыми я и сам обратился к нему в другой раз. И, по-моему, обстоятельства нашей встречи разозлили его куда сильнее, чем любые оскорбления. Не тревожьтесь понапрасну, и в особенности не стоит ссориться с милордом Саймоном и с его отцом из-за меня.

Кателина уставилась на него, на миг позабыв о своем хорошем воспитании.

— Я не нуждаюсь ни в каких посторонних причинах, чтобы порвать всякие отношения с этой парочкой. Будь я бургомистром Брюгге, я бы выставила их из города.

Он не ответил и даже не улыбнулся.

Вдова мягко заметила:

— Полагаю, Клаас, тебе стоит поблагодарить госпожу и вернуться к себе, если только она не желает сказать что-то еще. Мадам Кателина, вы позволите ему уйти?

Все это время он стоял. Ей следовало бы помнить, что он нездоров. Но ремесленникам никогда не предлагают сесть, разве что только с детьми.

— Прошу меня простить, — поспешила она с ответом. — Надеюсь, здоровье скоро к тебе вернется. И ты преуспеешь на новом месте.

Коротко поблагодарив ее, он вышел из комнаты, а когда дверь за ним закрылась, Кателина, не сводя взгляда с бокала вина, который предложила ей хозяйка дома, промолвила:

— Полагаю, вам будет недоставать его, несмотря на все неприятности. Он забавный паренек.

Наступило молчание.

Затем вдова отозвалась:

— Да, он очень необычный. Проблема в том… на самом деле, проблема в том, что он не умеет защищаться.

Кателина улыбнулась.

— Ну, эту науку он освоит очень скоро. Из него выйдет хороший солдат.

— Нет, — возразила вдова, сдвинув тонкие брови, словно силясь поточнее объяснить свои слова. — Не в том дело, что он не может защититься. Он просто не хочет. Он как собака, думает, что все вокруг его друзья.

Едва ли подобных мыслей достоин простой подмастерье, а если и достоин, то это не обсуждают вслух со случайными знакомыми.

— Ив особенности женщины! — с улыбкой ответила Кателина. — Действительно, давно пора этому мальчишке покинуть Брюгге и набраться немного здравого смысла А теперь расскажите, какие у вас планы касательно сына Что будет дальше с Феликсом?

Она не знала, как долго после ее ухода Марианна де Шаретти стояла в дверях, глядя на опустевший двор, прежде чем наконец закрыть дверь и вернуться в дом.

В коридоре она на миг задержалась у подножия лестницы, что вела на чердак, в спальню подмастерьев, — словно пытаясь проникнуть в сокровенный смысл безмолвия, которое царило во всех комнатах ее дома наверху и внизу.

Затем она в одиночестве вернулась к себе, села на стул, подняла и разложила на коленях бумаги.

Смелая женщина, эта Марианна де Шаретти, говорили друг другу бюргеры в Брюгге. Посылает своего капитана с отрядом наемников через Альпы еще до Рождества, а с ними и стряпчего, который, вероятно, лучше разбирается в делах, чем она сама. К тому же сумела убедить и Медичи, и Дориа, и даже Строцци доверить свои товары и письма тому же самому Асторре, который готов взять под свое покровительство любого, кто пожелает отправиться на юг в безопасности. Покойный супруг ее никогда не пошел бы на такой риск, утверждали друзья вдовы, пряча бритые подбородки в меховые воротники. Однако этот риск может принести ей целое состояние, если они вернутся невредимыми.

Что же до пресловутого стряпчего, то Юлиус испытывал куда меньше страхов, чем все остальные. Конечно, идти через горы зимой довольно неприятно, но в этом нет ничего выдающегося, и к тому же, в лице кривоногого взрывного коротышки Асторре, они имели самого опытного проводника караванов, какого только можно себе представить. И хотя сейчас во дворе столпотворение телег, мулов, лошадей-тяжеловозов, ящиков, бочонков и тюков представляло собой подлинный хаос, но кавалькада обретет форму очень быстро, задолго до того, как завершит трехнедельное путешествие на юг, через земли Бургундии, в мерзлую, ветреную и алчную Женеву, куда, собственно, и направлялись все торговцы и добрая половина товаров в повозках.

После этого им придется идти в обход большого озера, а потом, через снега — на перевал, который приведет их в Италию. Но к тому времени в караване останутся только люди Шаретти; Асторре, его двенадцать конных бойцов, шестеро лучников и восемнадцать человек прислуги вместе с лошадьми и мулами. А вместе с ними (поскольку Асторре питал подлинную страсть к хорошей кухне) деловитый повар-швейцарец по имени Люкен, и кузнец Асторре, немец Манфред, а также помощник Асторре, мрачный англичанин-наемник, откликавшийся на имя Томас, — именно к нему в ученики отдали беднягу Клааса.

Феликс дулся. На лице Феликса, когда он провожал взглядом отъезжающих со двора Юлиуса и Клааса, ясно была написана злость и зависть.

Юлиус был знаком со всеми наемниками. Все они рано или поздно объявлялись в Брюгге или в Лувене, и он беседовал с ними и выплачивал жалованье. Он полагал, что состав каравана ему полностью известен, пока не узнал о новых планах вдовы, и был потрясен. Теперь у них появился чернокожий слуга. Тот самый, что нырнул достать кубок. Тот самый, которого подарил вдове ростовщик Удэнен, а теперь вдова, которая не желала ни оскорбить minen heere Удэнена, ни оказаться ему слишком сильно обязанной, посылала раба вместе с караваном. Небольшая роскошь.