Куприн. Возмутитель спокойствия - Виктория Миленко Страница 41

А как славно сражался потом на фронтах Первой мировой войны 46-й Днепровский пехотный полк! И другие полки. Куприн радовался этому и чувствовал свою сопричастность положительным сдвигам. В первые месяцы войны, беседуя с молодым офицером, он задумчиво подведет итоги:

«— И все-таки один человек понял меня правильно. И я был вознагражден за все. Да, за все.

— Кто же это?

— Государь...

— Государь..?!

— Да, государь. После японской войны были проведены в армии реформы. Прекрасные реформы. Офицерский ценз был поднят. “Шмаргонские академии”, легендарные юнкерские училища для второгодников и недоучек... превратились в военные училища. Туда уже пошла охотно способная, хорошая русская молодежь по окончании гимназий и реальных училищ. Материальное положение офицерства было улучшено. Рукоприкладство начало исчезать... Ах, я знаю, конечно, у государя были честные и гуманные советники генералы, они составляли проект реформ. Они проводили. Но мне говорили, что государь читал “Поединок”. И, может быть, в первый раз, тогда с моих слов он узнал, как живут его пехотные офицеры в медвежьих углах его громадной империи» [188].

Всё это так. Но была и обратная сторона медали. Мы не зря сравнили эту купринскую повесть с миной замедленного действия. В 1905-м она еще не разорвалась, а так, сработали первые ловушки. Мина продолжала тикать. Для того чтобы она сработала, потребовалось, чтобы каждый мало-мальски грамотный русский солдат прочитал повесть и узнал себя в избиваемом Хлебникове. И восстал.

Это случится в 1917 году: солдаты и матросы подымут на штыки своих офицеров. И им за это ничего не будет.

У Куприна-человека сто тысяч недостатков. У Куприна-писателя есть одно великое достоинство: он сам.

Куприн называл «Поединок» своим «девятым валом». А что может быть после девятого вала? Зыбь и плавающие обломки.

Так с ним и случилось. Ранняя исчерпанность творческой биографии. Прогремев в годы первой революции, писатель вместе с ее сворачиванием начал погружаться в вязкий омут демонстративных и бытовых скандалов. Слова «Куприн» и «хулиган» в общественном сознании стали синонимами. А началась полоса порицания с того, что писатель оставил семью.

В 1907 году в жизни нашего героя появилась другая женщина — Елизавета Морицовна Гейнрих. Ей будет суждено разделить с ним всё: его тяжелейшее расставание с первой семьей, лечение в клиниках от хронических запоев, смерть общей дочери, революцию, эмиграцию, его болезни в старости. До последнего вздоха Александра Ивановича его верная Лиза будет рядом.

Куприн не терпел, когда вторгались в его личную жизнь. Считал, что она не имеет никакого отношения к творчеству. Однако без понимания его личной жизни невозможно объяснить многие известные произведения этих лет: рассказы «Суламифь» (1908), «Морская болезнь» (1908), знаменитый «Гранатовый браслет» (1911). К тому же история его отношений с Елизаветой Морицовной до сих пор лежала под спудом семейного мифа. Все сведения об этой женщине черпались из мемуаров ее дочери Ксении, которая чего-то о матери не знала, что-то недоговаривала. Между тем недавно опубликованная переписка Мамина-Сибиряка разрушает миф о безропотной, «бедной Лизе», рисует в ином свете и ее саму, и ее родословную. Вообще это была настоящая «мыльная опера», потому что герои этой истории были связаны между собой почти родственными узами.

Куприн впервые мог увидеть Лизу еще тогда, когда с молодой женой Мусей наносил первые визиты ее родным и близким. Лиза, почти ровесница его жены, воспитывалась в семье Мамина-Сибиряка. Это грустная история. В 1890 году, в Екатеринбурге, Мамин без памяти влюбился в актрису Марию Морицовну Абрамову (в девичестве Гейнрих). Отец Марии, Мориц Гейнрих Ротони, происходил (якобы) из древнего графского венгерского рода; принял активное участие в венгерской революции 1848–1849 годов, бежал от преследований в Россию, осел в Оренбурге, где стал именоваться Морицем Григорьевичем Гейнрихом, продолжая оставаться австрийским подданным. Женился. Потом переехал в Пермь, где открыл фотоателье. Семья была большая; у Марии было десять братьев и младшая сестричка (так принято считать) Лиза.

После конфликта с отцом Мария ушла из дома, забрав Лизу, и стала жить самостоятельно. Вышла замуж за актера Абрамова, сделала театральную карьеру, а потом связала свою судьбу с Маминым-Сибиряком. Это был страстный, но гражданский брак: Абрамов не давал развода. Счастье оказалось недолгим: в 1892 году, вскоре после родов, возлюбленная Мамина скончалась. У него на руках остался младенец, дочка Аленушка, и десятилетняя Лиза.

Дмитрий Наркисович не представлял, что делать с детьми. Ему помогла Александра Аркадьевна Давыдова, будущая теща Куприна. Она взяла Лизу к себе; ее вместе с Мусей воспитывала Ольга Францевна Гувале. Несколько лет приемыш Давыдовых Муся, будущая Мария Карловна Куприна, видела рядом с собой девочку, — еще большего приемыша, и привыкла относиться к ней как бедной родственнице. Они вместе учились в гимназии, где Лиза, до десяти лет остававшаяся неграмотной, совсем не блистала.

Быстро выяснилось, что девочка незаконнорожденная. Всей правды мы не знаем. Есть версия, что на самом деле она была не сестра, а дочь актрисы Марии Абрамовой. Это вполне вероятно: в момент рождения девочки Марии Морицовне было 17 лет. Кстати, за год до смерти она обронила в письме отцу загадочную фразу: «Метрика Лизы у меня, о ней можно не беспокоиться, для девочки это безразлично» [189]. Что — «это»? Истинное происхождение? Эту интересную версию подтверждает одна реплика Федорова, одесского друга Куприна: «...женился вторично, прожив с Елизаветой Морицовной Абрамовой до смерти своей» [190]. Оговорился Федоров, назвав фамилию «Абрамова», или знал правду? Может быть, актер Абрамов девочку не признал, поэтому пришлось Морицу Гейнриху — на самом деле деду, а не отцу — записать Лизу своей дочерью? Узнать правду интересно еще и потому, что дочь Елизаветы Морицовны и Куприна станет актрисой. Возможно, гены: актрисой была ее бабушка.

В 1894 году Мамин поселился в Царском Селе, забрал у Давыдовых Лизу и неожиданно обнаружил, что ее призвание — возиться с детьми. Она всей душой приросла к Аленушке (то ли племяннице, то ли на самом деле сводной сестре), а та к ней. Перешла в дом Мамина и «тетя Оля» Гувале, помогать по хозяйству. Вскоре она стала женой Дмитрия Наркисовича. Лиза, к тому времени красивая молодая девушка, ее раздражала, потому что напоминала о предшественнице, актрисе Абрамовой. Дмитрий Наркисович жаловался на Лизу своей матери: «...все ссорится с тетей Олей. Измучила она меня и решительно не знаю, что с ней делать». К Аленушке Гувале относилась спокойнее: девочка была больная, жалкая.