На службе у бога войны. В прицеле черный крест - Петр Демидов Страница 41

— Товарищ старший лейтенант, нам, в принципе, новичок ни к чему. Мы вполне справляемся и без одного номера.

Это заявление меня до крайности насторожило: если у командира орудия выбывал боец, он сразу же требовал замену. Вечером я неожиданно заглянул в землянку этого расчета. И что же вижу? В центре землянки стоит ящик из-под снарядов, выполняющий роль стола, на нем лежат колбаса, консервы, хлеб, стоят в глиняных мисках квашеная капуста и огурцы. Вокруг стола на таких же ящиках сидит милая компания во главе с Коваленко. Командир орудия, не особенно смущаясь, пригласил к столу и меня, налил полкружки водки, пододвинул закуску. От выпивки я отказался, сказал, что не пью, а колбаску попробовал. Спрашиваю у Коваленко:

— Откуда «божьи дары»? На кухне у нас гороховый суп да каша, сдобренная зажаренным салом. И это все.

Я понимал, что Коваленко взялся за старое, но очень уж хотелось послушать, что скажет этот бывший уркаган. Небылицу о хороших друзьях на корпусном складе он слепил на ходу, затем поведал о том, что кое-какие трофеи он умудряется выменивать у местного населения, например капусту, огурцы и самогон.

Выслушав эту откровенную брехню, я встал, поблагодарил хозяев за угощение, но тут же твердо заметил:

— Вот что, братцы-батарейцы, если еще раз увижу пьянку, то о снятии судимости можете и не мечтать. Судимость останется у вас как бельмо на глазу. Кроме того, гарантирую каждому персонально перевод на «добровольных началах» в штрафной батальон. Предварительно поставлю перед строем батареи, пусть посмотрят на вас товарищи, какие вы солдаты. Ты понимаешь меня, Коваленко?

— Понимаю. Больше это не повторится!

Трудно было верить Коваленко. Подумать только, как он, взявшись за старое, ловко обкрадывал продовольственные склады и кухни, обменивал трофейные вещи у нечистых на руку тыловиков, а также у местного населения. Так и жил расчет 4-го орудия, питаясь не хуже генералов. Я попросил политрука Федорова присмотреть за Коваленко и его подчиненными, а если опять расчет будет замечен в пьянке, принять самые суровые меры.

Бывший уркаган оказался умнее, чем я предполагал, только слово свое держал крепко. Он посчитал, что на батарее ему оставаться не с руки. Когда успел связаться с корпусной разведкой, мне неизвестно, но ушел он туда по требованию высокого начальства, скорее всего начальника разведотдела майора Давыдова.

Со временем я уже стал забывать о бывшем командире 4-го орудия, как Коваленко сам заявил о себе, прибыл на батарею похвастаться орденом Красного Знамени. От его упитанной физиономии не осталось и следа. Мы слушали его рассказ, как он несколько раз ходил в тыл к немцам, брал «языков», попадались даже важные чины. Недавно вернулся с очередного задания, получил десять суток отпуска. А поскольку ехать некуда, решил навестить свою батарею.

Замечу по ходу своего рассказа, что среди бывших «зэков» было немало отчаянных парней. Многие работали в разведке, неплохо справлялись со своими обязанностями. Кроме Коваленко, мне еще пришлось столкнуться с другим бывшим «зэком» — Владимиром Подгорбунским. О нем тепло отзывался и командарм Катуков. Я же об этом еще буду вести речь.

Зиму 1942 года и весну 1943 батарея пережила без особых потрясений. Больших потерь мы не понесли, с наступлением теплых дней на важные перемены тоже не надеялись. По нашим прогнозам, конец войны был еще далеко. Но я пошел по службе в гору. После избавления от опеки комиссара Вайнштейна в августе 1942 года мне было присвоено звание старший лейтенант, в марте 1943 года — капитан. А тут еще подфартило.

Начальник артиллерии корпуса полковник Фролов увидел хорошие способности у нашего начальника штаба Виктора Мироненко и назначил его офицером штаба артиллерии корпуса. Штаб дивизиона было приказано принять мне. Батарею я сдал старшему лейтенанту Заварзину, а сам, простившись со своими артиллеристами, направился под начало майора Вересова.

К счастью, воевать с Вересовым дальше мне не пришлось. Еще в феврале 1942 года, когда армия перебиралась по заваленным снегом дорогам от Оленино в район Демянского выступа, он успел еще раз прославиться. В самый разгар пурги, когда в пяти метрах от машины ничего не было видно, дорогу дивизиону преградила «эмка» — ни объехать, ни обойти. Подвыпивший Вересов не удосужился узнать, кто едет в легковушке, приказал бойцам: «Убрать с дороги эту мелюзгу!» Что и было сделано: машина быстро оказалась в кювете, а дивизион двинулся дальше.

В «эмке» ехал полковник Фролов, его непосредственный начальник. Как Иван Федорович выбирался из сугробов, история об этом умалчивает. Известно другое — он дознался, кто его искупал в снегу. Перед тем как армия передислоцировалась на Курскую дугу, полковник вызвал к себе Вересова, снял с должности, разжаловал в капитаны и отправил командиром батареи в другой корпус. Больше я его не встречал ни на одном фронте. Может, это и к лучшему, потому что мы вряд ли смогли бы с ним сработаться.

После отмены приказа о наступлении мы двинулись по раскисшим дорогам с берегов реки Ловать в лесные массивы севернее озера Селигер, где для армии было отведено место на период ее временного там пребывания. В штабах уже ходили слухи, что танковую армию перебросят под Харьков, где левое крыло Воронежского фронта проводило оборонительную операцию, отражая немецкое контрнаступление. Но это были только слухи. Пока же мы обживали новое место. Леса хорошо укрывали нас от вражеской авиации, и это давало нам спокойно обустраиваться, рыть землянки для личного состава и аппарели для танков, машин и другой техники.

Я постепенно осваивался с обязанностями начальника штаба дивизиона. У меня был хороший помощник, мой заместитель Саша Семенов. Удивительно, как он работал с Вересовым? Он, как и я, был равнодушен к спиртному, и мы как-то сразу нашли общий язык.

Весна вступала в свои права. Я нередко ходил в лес, подальше от своей базы, чтобы послушать музыку природы. Деревья в ожидании тепла стояли темными, но птицы перекликались уже по-весеннему. На пути попадались зайчишки, которые уже старались поменять свою белую шубку на темную, менее приметную.

Обычно после такой прогулки я возвращался в свою полуторку, штабную машину, служившую мне домом. Это был действительно дом, только на колесах. К этому времени Саша Семенов уже занимался составлением донесения в штаб бригады, а кто-нибудь из бойцов подбрасывал дровишки в печку, кипятил чай.

Зная, что над озером Селигер часто кружат немецкие самолеты-разведчики, после моего возвращения из леса Семенов задавал традиционный вопрос:

— Как там, немцы нас еще не обнаружили?

Я в тон ему отвечал:

— Если будете так дымить своим «самоваром», непременно обнаружат.

Опорожнив котелки с кашей, принесенные ординарцем с общей кухни, мы с Семеновым отправлялись на батареи. У каждого были свои обязанности.

Все проходит, говорят философы. Закончилась и наша мирная лесная жизнь. 23 марта пришел приказ о передислоцировании армии на новое место. Куда? Об этом не знали не только рядовые бойцы, но и более высокие по званию командиры. Нашей механизированной бригаде предписывалось покинуть лес, своим ходом двигаться к станциям Осташков и Черный Дор, где погрузиться в эшелоны.