На службе у бога войны. В прицеле черный крест - Петр Демидов Страница 42

Погрузка проходила нормально, без особой спешки, как это часто бывает на фронте. Наконец паровоз рванул груженый состав и потянул его на восток, с каждым часом убыстряя бег. Двери нашей теплушки были открыты, и мы мысленно прощались с нашим лесом, который еще недавно надежно укрывал нас от посторонних глаз. В оврагах еще лежал снег, но по лощинам уже бежали бурные ручьи. По названию станций, мимо которых проносился наш эшелон, можно было понять, что мы едем по направлению к Москве. Вот и столица. Почти сутки состав простоял на окружной дороге.

Было желание хотя бы на несколько минут заскочить к сестре Моте, но, сколько будет стоять эшелон, никому не было известно. Поездка из Ясной Поляны в деревню Захаровку меня многому научила, рисковать больше не хотелось, и от мысли увидеться с родственниками сразу же пришлось отказаться.

Вскоре эшелон двинулся дальше. По ночам еще было холодно, но днем мы покидали свои нары, открывали настежь двери и, довольные жизнью, откровенно говоря, бездельничали, пели любимые фронтовые песни.

На какой-то станции наш эшелон сделал остановку. Рядом стоял такой же эшелон и тоже державший курс на юг. Оказалось, что это был состав с 405-м отдельным гвардейским дивизионом «катюш». Значит, тут должен быть мой приятель Юрий Гиленков. Разыскав его вагон, мы снова встретились. Выглядел Юрий, как всегда, франтом. Куда нам, пушкарям! Гиленков сообщил, что теперь он — командир дивизиона. Я поздравил его с новой должностью. Договорились о встрече по прибытию к месту назначения. А место назначения у всех было одно — город Обоянь.

В конце марта 1943 года наш эшелон прибыл на железнодорожную станцию Обоянь, что в 65 километрах от Курска. Нас встретили ласковое солнце и крики неугомонных птиц — ворон и галок, круживших над уцелевшей станцией, а также грачей, облюбовавших прошлогодние гнезда в березовой роще. Еще в пути мы обратили внимание на то, что небо прояснялось все чаще, а воздух становился все теплее. Здесь же, на Курщине, было совсем тепло.

Эшелон быстро разгрузился, и наш дивизион походным порядком направился в село Вознесеновку, где нам предстояло квартироваться и готовиться к новым боям.

Вознесеновка, куда занесла нас военная судьба, — село большое и стояло немного в стороне, километрах в пяти от шоссе Курск — Обоянь — Белгород — Харьков. На южной окраине его рассекала небольшая речка Курасовка, впадающая в Псел. Севернее речки, на косогорах, среди бескрайних полей рядами располагались дома с огородами и садами. По сравнению с постройками в Калининской области, где все делалось из дерева, на Курщине дома в основном глинобитные, из самана, крыши соломенные, пол земляной. Вокруг такой хаты, обязательно побеленной мелом, — заборчик, плетень из деревянных кольев, на которых сушатся глиняные горшки. Здесь все — и дома, и характер людей, и обычаи, и одежда — говорило о том, что курская земля — граница России и Украины. В одной семье говорят по-русски, в другой — по-украински, в третьей — смесь русского с украинским, суржик. Но жители называют себя курянами. Никакого тебе национального деления: я русский, а ты хохол. Этого мы тогда не замечали. Все были русскими.

Прибыв в Вознесеновку, мы сразу же взялись обустраивать свой быт, как это делалось всегда при перебазировании на новое место. Перво-наперво позаботились о пушках и тягачах, которые разместили в садах и на огородах, тщательно их замаскировали. Местные власти помогли развести солдат и офицеров по хатам. Скоро в центре села начала дымится полевая кухня, признак того, что обустройство закончилось и начинается новая жизнь. Надо сказать, что вознесеновцы приняли нас, как желанных гостей.

Погода стояла чудесная, и я в первый же вечер начал обследовать окраины села, прошелся по оврагам, косогорам, высматривая наиболее удобные места для размещения наблюдательного пункта на тот случай, если здесь развернутся боевые действия. Дошел до Курасовки. Речушка как речушка, каких тысячи на русских равнинах, только запахи здесь, на прибрежных лугах, какие-то особенные. Степные травы только-только начали пробиваться, я даже представил себе, какая здесь благодать в пору сенокоса. Хорошо бы, сбросив просоленую гимнастерку, лечь на траву, теплую, душистую, и понежиться под горячими лучами солнца, почувствовать, как твое тело наливается бодростью и силой.

Возвращаясь с берегов Курасовки, я еще издали услышал звуки баяна: наши сердцееды уже завлекали местных дам. Потом так и повелось: как только наступал вечер, в центре села начинались танцы, массовики-затейники из наших же заводил устраивали игры. Война войной, а жизнь брала свое: весна, молодость — все способствовало амурным шалостям.

Немного позже познакомился и я с местной учительницей Марией. Мы стали встречаться, она мне понравилась. Мария — девушка спокойная и рассудительная, с ней приятно было проводить вечера. В моих амурных похождениях пришлось выдержать конкуренцию в лице командира роты автоматчиков Алексеенко, которому Мария нравилась не меньше, чем мне. Но все его попытки ухаживать за ней ни к чему не приводили. Мария была из тех девушек, для которых залетные женихи были не более чем хорошие знакомые. Я это понял, и наши встречи продолжались.

Вскоре у меня появилась мощная поддержка не только в делах «амурных», но и в боевых: в дивизион из штаба корпуса возвратился Виктор Мироненко. Быть «штабной крысой» — не его это занятие. Он любил живую работу, поэтому, когда узнал, что Фролов разжаловал и уволил Вересова, попросился на эту должность.

Мироненко, как и я, стал ходить в капитанах, теперь мы вдвоем взялись за наведение дисциплины в дивизионе, вересовских собутыльников разбросали по батареям и другим частям. Большое внимание уделяли занятиям по изучению материальной части пушек, ведению огня батареей и дивизионом. Часто учебу проводили в поле с развертыванием боевых порядков. Закончив боевую подготовку, взялись за строительство второй линии обороны армии. Под руководством бригадных инженеров солдаты рыли окопы, траншеи, готовили огневые позиции для артиллерии, офицеры проводили рекогносцировку местности, одним словом, активно готовились к будущим боям. По всему чувствовалось, что здесь, на курской земле, нам предстоят тяжелые испытания.

Как-то оставшись вдвоем, я спросил у Мироненко:

— Виктор Арсентьевич, вот ты работал в штабе корпуса, что там говорят высокие армейские чины по поводу нового наступления?

Командир дивизиона нисколько не удивился моему вопросу, только ответил больно уж неопределенно:

— Спроси чего-нибудь полегче. Сам бы, Петя, хотел знать, как будут развиваться дальнейшие события. Могу сказать только одно: драка тут будет грандиозная. Ведь не случайно сюда, под Курск, направили одну из наиболее боеспособных танковых армий, то есть нашу армию. А там, куда бросают Катукова, обязательно надо ждать наступления.

Собственно, я и сам догадывался об этом, Мироненко мне Америку не открыл. Когда готовилось наступление на Дону, туда перебросили корпус Катукова, а когда надо было сдержать немцев на Калининском фронте, опять там появился Катуков. Более детально о предстоящем наступлении мы узнали после того, как в частях стали появляться политработники — армейские, корпусные, бригадные — генерал Попель, полковник Шелег, подполковник Яценко.