Книга на книжной полке - Генри Петроски Страница 41

Мы не можем знать, что лежит в закрытых ящиках на гравюре, и не можем знать, какой они длины изнутри. Но, глядя на иллюстрацию Коменского, можно предположить, что в больших ящиках лежали сложенные печатные листы формата ин-фолио, а в малых — ин-кварто, ин-октаво и книги еще меньших форматов. Очень может быть, что ярлыки на ящиках отрывались от самих печатных листов [233]: в XVII веке часто выходили книги, в которых «издатель печатал заглавие книги вертикально на листе, который должен был бы оставаться пустым» [234]. Существует версия, что такой лист служил ярлыком, который читатель мог вырезать и наклеить на корешок пустого переплета из телячьей кожи или «на внутреннюю сторону обложки, чтобы он выглядывал из нее и закрывал передний обрез» [235]: так делалось, если книга ставилась на полку корешком внутрь.

Практика печатания заглавия (часто сокращенного) на листе, который иначе остался бы пустым, сохранилась до сих пор: такой лист называется шмуцтитулом или авантитулом (англ. half-title, fly-title, bastard title). Часто это первая страница, которую видит человек, открывающий книгу. Эта традиция появилась из-за желания предохранить титульный лист от грязи и повреждений до того, как книга поступала к переплетчику. Печатать на этом листе что-то, позволяющее идентифицировать книгу, начали во второй половине XVII века [236]. Иногда перед переплетением этот лист убирали, иногда оставляли. Еще в середине XIX века среди книгочеев не было согласия в том, что делать со шмуцтитулом. Вот один «совет книголюбам» той поры: «Не разрешайте переплетчику убирать шмуцтитул, как часто делается. Это часть книги» [237].

В прилавок на переднем плане иллюстрации Коменского встроены большие выдвижные ящики. Легко предположить, что в них хранились самые крупные листы. Позади прилавка, за которым стоит читатель, возвышаются книжные полки: на них вертикально стоят переплетенные книги разных форматов; все они выставлены передним краем вперед. Книга Коменского впоследствии выдержала несколько переизданий; изображение книжного магазина оставалось неизменным до 1705 года. Но в издании 1777 года книжная лавка показана в более широкой перспективе, а товар стоит на полках совсем по-другому. Все полки заполнены переплетенными книгами, и хорошо видно, что книги стоят корешками наружу: в то время это было уже общепринятой практикой.

Но и после того, как единая манера ставить книги утвердилась, отсутствие унификации размеров постоянно давало о себе знать. Моя «История карандаша» была напечатана в формате, который имеет кое-что общее с предметом книги: она выше и уже, чем обыкновенное октаво. Это хорошо выделяло книгу в твердом переплете и привлекало к ней внимание. Но когда дело дошло до издания в мягкой обложке, необычный формат оказался проблемой. Размеры книг в мягкой обложке регламентированы гораздо строже — ради удобства выкладки на стеллажах. В конце концов издательство, планировавшее выпуск «мягкого» варианта, отказалось от книги: чтобы напечатать ее в стандартном формате, потребовалось бы переделать весь набор. Поэтому за публикацию моей книги в мягкой обложке взялось то же издательство, что выпустило ее в твердой, и сохранило оригинальный необычный формат.

В издании 1777 года книги Коменского иллюстрацию изменили: теперь на полках стояли только переплетенные книги, корешками наружу

Особенно сильно переживают по поводу размеров книг библиотекари: некоторые для того, чтобы найти решение, заходят довольно далеко. Нью-Йоркская публичная библиотека, учрежденная в 1895 году, «тщательно рассмотрела» вопрос классификации книг [238]. К формату ин-октаво были отнесены книги высотой до 11½ дюйма [29,2 см], к формату ин-кварто — книги высотой от 11½ до 19 дюймов [от 29,2 до 48,26 см], к формату ин-фолио — книги, высота которых превышает 19 дюймов. Стандартная высота секции книжного стеллажа составляла 228,6 сантиметра, и, значит, в ней не могло быть больше семи полок; высокая книга формата ин-октаво на такую полку «еще вмещалась» [239]. Можно было добавить еще одну полку, но только для художественной литературы; нехудожественную литературу (нон-фикшн) на ней хранить не рекомендовалось, поскольку слишком многие книги пришлось бы ставить передним краем вниз.

Мелвила Дьюи волновали размеры книжных полок (как и вообще все, что касалось библиотек). Он считал, что «слишком широкие полки — это частая ошибка и напрасная трата места» [240]. Обосновывал он это тем, что в библиотеках с выдачей на дом восемьдесят процентов книг — формата ин-октаво, который он обозначал буквой О. Вот отрывок, который еще раз показывает стремление Дьюи реформировать орфографию:

Обычное О шириной всего 15 см (6 дюймов). Большое О редко бывает шире 17,5 см (7 дюймов), так что полка шириной всего 20 см (8 дюймов) оставляет перед книгами пустое пространство. Но полке в библиотеках обычно 10, 12 и даже 14 дюймов [25,4, 30,5 и 35,5 см]. Встречаюца и 20-дюймовые [50,8 см] — пустая трата древесины и места, головная боль для библиотекаря, потому что книги все время теряюца оказываясь за передним рядом [241].

Разнообразие книжных форматов стало проблемой еще в XVII веке. Тогда книжные полки не пестрели от красочных переплетов, ярких бумажных корешков, искусных суперобложек. Иногда разные произведения переплетали в одну книгу — возможно, ради экономии или затем, чтобы книга по толщине совпадала с другими из этой же библиотеки. Но еще в XIX веке книголюбам давали совет: не переплетать «кварто вместе с дуодецимо: последнее наверняка выпадет из переплета» [242]. Хотя такие правила обыкновенно соблюдали, в больших научных библиотеках и сегодня можно найти старые книги, составленные из совершенно разных произведений. Когда мы, не зная об этом, заказываем такой том в библиотеке, сначала может показаться, что нам принесли совершенно не то, что нужно. Заглавие на корешке может оказаться не тем, что мы ожидали, а если мы откроем книгу на титульном листе (первом), то еще раз убедимся, что нам выдали не то, что мы просили. (В XIX веке такие сборники начали в массовом порядке «расплетать», а затем снова переплетать самые ценные части в красивые кожаные обложки; «корешки таких книжек были столь узки, что заглавие на них приходилось вытиснять крошечными, нечитаемыми буквами» [243].)