Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский Страница 42

— Не думаю, что у меня были завистники.

— Счастливый вы тогда человек, Алексей Петрович.

— Наверное. Одним словом об этом не скажешь. Минуты, когда я чувствовал себя на вершине, случились, когда врачи написали: «Годен во все рода авиации». Ну, подумал я тогда, елки-палки, как хорошо-то!

— В вашей жизни, получается, как в песне: «Первым делом — самолеты!»

— Точно!

— А семья?

— Когда летал, то был не женат. А потом, у меня ведь и жена из ВВС.

— У вас два сына, чем они занимаются? Тоже летчики?

— Нет, они не пошли по моим стопам. И я никогда об этом не жалел. Старший у меня обладает очень хорошим музыкальным слухом. Хорошо играет на гитаре, аккордеоне. Когда обставлял свою комнату, а денег на все не хватало, то напрокат взял пианино. Он у меня учился в военном институте, языками занимался.

О втором сыне летчик ничего не сказал. А я, почувствовав какое-то напряжение, уточнять не стал.

— Как вы празднуете День Победы?

— Обычно смотрю по телевизору парад, а потом иду на прием в Кремль. В этот раз никуда не пойду. Потому что два дня назад у меня были врачи и наговорили мне всякого. Я сам не свой был, они меня хотели в госпиталь положить.

Я отказался, что мне там делать-то? Тогда они запретили мне выходить из дома. Ну, раз дело касается здоровья, послушаю их.

— Я обратил внимание, что на ваших часах изображен маршал Жуков. А кого из военачальников вы особо выделяете?

— Я не стратег и не тактик. Но Сталин есть Сталин. Он же главнокомандующим был. Большую роль сыграл Жуков. И еще бы я назвал маршала Александра Михайловича Василевского.

— Каким для вас было 9 мая 1945 года?

— Я накануне получил продуктовый паек — американскую тушенку, которую очень любил. Съел полбанки и выставил остаток за окно. К утру она заплесневела, но я все равно ее доел. И к обеду слег. Вот таким у меня был этот день.

— Чувство страха вам знакомо?

— Страх присущ всем. Когда кто-то говорит, что ничего не боится, — не верьте. Но надо уметь побеждать это чувство.

— Что в вашей жизни было самым страшным?

— Я всегда боялся нечестности. Я вообще человек доверчивый и незлопамятный. Хотя мне в жизни делали много нехорошего. В одной из телепрограмм я про себя вдруг узнал, что, оказывается, ненавидел Полевого. Не приехал к нему на похороны, а в ответ на просьбу написать некролог начал сравнивать, кто из нас важнее — Полевой или я. Но я по чисто физическим причинам не мог быть на похоронах Бориса — меня не было в тот момент в Москве. Но я позвонил его вдове, а потом сходил на могилу. Мы с ним не были друзьями, но много общались, ездили вместе в командировки, бывали в гостях. Как мне потом объяснили друзья, эту клевету обо мне распускали нарочно, по заказу, как теперь говорят. Хотели показать, что я зазнался и забронзовел. Обидно.

— Жалеете о чем-нибудь?

— Жизнь меня, конечно, потерла. Я ведь в три года остался без отца. Но ни о чем не жалею. Когда ложусь спать, то многое прокручиваю в голове. Долго не могу заснуть. Раньше все война снилась, а сейчас плохо спать стал. Обо всем успеваю подумать. Но вообще жизнь свою вспоминаю хорошо. Если бы выпала возможность начать все сначала, я бы снова стал летчиком.

Интервью с Алексеем Маресьевым было опубликовано накануне Дня Победы. Алексей Петрович остался доволен, приглашал на свой юбилей. А потом наступили очередные выходные, которые я провел за городом. Возвращаясь в Москву, услышал по радио, что похороны Алексея Маресьева состоятся на Новодевичьем кладбище.

«Как похороны? — не поверил я. — Я же с ним несколько дней назад интервью делал!»

Но все оказалось правдой. Мне потом рассказали, что, уже собираясь на свой праздник, Маресьев почувствовал себя плохо. Врачи ничего не смогли сделать. Торжество, посвященное 85-летию героя, превратилось в поминальный вечер.

Малик Каюмов прожил 98 лет и был последним, кто видел прах Тамерлана. О нем так и говорили: единственный свидетель того, что произошло в Самарканде 21 июня 1941 года.

В тот день ученые вскрыли гробницу древнего воина, а на следующее утро началась война. Почему члены экспедиции не прислушались к предостережению старцев, заклинавших не тревожить могилу грозного Тимура?

Ведь предупреждали же старики: «Тот, кто откроет гроб, выпустит дух войны». Или это всего лишь миф? Верить или не верить — личное дело каждого. Но я после поездки в Узбекистан уже не так категоричен в своих утверждениях о том, что все в нашей жизни объясняется лишь законами физики.

Каюмову на момент нашей встречи было 95 лет. Мы разговаривали во дворе его ташкентского дома — обыкновенной с виду хрущевской пятиэтажки. Сидели на улице, расположившись за дастарханом.

Рядом сидел и сын Каюмова. Поначалу присутствие третьего человека меня смущало. Той дело ловил себя на мысли, что переживаю за него: каково это — сидеть и в который раз слушать историю о Тамерлане.

Потом мне объяснили, что это было знаком уважения к дорогому гостю со стороны хозяев — глава семьи ведет беседу, а старший сын при ней присутствует, следя за тем, чтобы на столе постоянно были фрукты и горячий чай.

— Видите, какие у меня березы растут? — гордо улыбнулся Малик Каюмов, указав на рощу вокруг беседки. — Это мои самые любимые деревья, я их специально из Москвы привез. Полюбил их после госпиталя. В Лефортово, где я лежал, — это главный госпиталь Красной армии — росли одни березы. Из палаты я видел их ветви, слушал шум листвы и мечтал, как после войны вернусь в родной Ташкент и обязательно посажу такие же деревья около дома. Друзья удивлялись: «О чем ты думаешь? Тебе ногу собираются ампутировать, а ты о каких-то березах говоришь.»

Меня же в 1944 году под Минском серьезно ранило, автоматная очередь перебила левую ногу. Спасибо доктору Галине Дмитриевне Чесноковой, которая отменила ампутацию. Но с тех пор хромаю. Как Тамерлан.

Меня часто просят рассказать о вскрытии его гробницы, надоели уже. Вы ведь тоже недаром ко мне заглянули. Ну, тогда слушайте.

В июне 1941 года мне довелось присутствовать при раскопках гробниц Тамерлана, его сына Шахруха и внука Улугбека. Вообще-то идея вскрыть гробницу первой пришла в голову академику Масону еще в 1926 году. Его заинтересовали звуки, доносившиеся из могилы Тамерлана. Но тогда у советского правительства на это не нашлось денег.

Когда в 41 году средства отыскали, Масон уже сам отказался участвовать в экспедиции — слишком уж непрофессионально с научной точки зрения все было обставлено. Теперь я понимаю, что для власти главной была не научная составляющая, а материальная. Наверное, они думали, что в мавзолее, как и в пирамидах египетских фараонов, хранятся несметные сокровища. Недаром же среди участников вскрытия гробниц был человек с прибором, напоминающим миноискатель. А сотрудники НКВД пытались обязать нас не разглашать происходящее в мавзолее.