Плач к Небесам - Энн Райс Страница 43

Конечно, они не собирались заниматься любовью — женщинастарше его матери и он. Но это случилось. Теплая комната была освещена пламенемкамина и благоухала духами. Катрина восхитилась его умением и той силой, скоторой он двигался между ее бедер. А ее тело оказалось таким пышным ипрекрасным, каким он всегда себе его и представлял. Потом, однако, онпочувствовал неимоверный стыд, и словно все опоры его жизни рухнули под ним.

— Но почему ты так себя ведешь? — добивалась отнего тетушка.

Она требовала, чтобы он прекратил эти ночные шатания, потомучто настало время, когда важно быть настоящим образцом для подражания.

— Странное наставление, — мягко заметил он, —с благоуханного ложа.

— Но почему его злоба так разъедает тебя? —удивилась Катрина.

У него не было на это ответа. Да и что мог он сказать?«Почему ты не предупредила меня, что мать была той девушкой! Почему никто непредупредил меня!»

Но Тонио не мог говорить, потому что в нем накапливалсястрах, становящийся сильней и сильней с каждым уходящим днем, страх стольжуткий, что он не мог признаться в нем даже самому себе, не то что кому-тодругому. Он отвернулся от Катрины.

— Ладно, ладно, мой трубадур, — прошепталаона, — Пой, пока можешь. Молодые люди делают куда более гадкие веши. Мыможем потерпеть еще немного. В конце концов, при всей своей абсурдности этовполне безобидно. — А потом, лаская его, добавила: — Бог свидетель, тебенедолго осталось наслаждаться этим прекрасным сопрано.

Голос в пустом храме отразился от золотых стен и вернулсяназад, чтобы посмеяться над ним.

* * *

И вот он вернулся домой. Зачем? Только для того, чтобыуслышать от Лины, что его брат выставил Алессандро из дома, заявив, что в егоуслугах в качестве воспитателя больше не нуждаются. А мать скрывалась зазапертыми дверями и была совсем потеряна для него.

И теперь, сидя за столом, за которым не обедал уже многомесяцев, Тонио даже не пошевелился, когда услышал приближающиеся шаги ихлопанье дверных створок, сначала первых, а потом вторых.

«Я не могу избегать его вечно».

Небо темнело. Со своего места он мог видеть даже самуюдальнюю кромку воды. И он не отрывал от этой точки взгляда, хотя эти двое —кажется, их было двое — уже приближались к нему. Почти отчаянно опустошил онсеребряный кубок с вином. «И она тоже пришла, — подумал он. —Настоящее мучение».

Чья-то рука долила вина.

— Теперь оставь нас одних, — сказал Карло.

Он говорил это лакею, который поставил бутылку и быстрозашаркал по камням. Словно крыса пробежала по пыльному коридору.

Тонио медленно повернул голову и взглянул на них обоих. Да,это была Марианна. С ним. Свечи ослепили его, и тыльной стороной руки онприкрыл глаза, а потом увидел то, что уже, кажется, замечал раньше. Лицо материбыло покрасневшим, опухшим.

Брат выглядел непривычно неопрятным, словно взъерошеннымпосле какой-то ссоры. И когда он сел напротив Тонио и наклонился вперед,положив на стол обе руки, Тонио впервые подумал: «Я презираю тебя! Да, этоправда, теперь я презираю тебя!»

На лице Карло не было ни тени улыбки. И ни тени притворства.Черты его заострились, в глазах застыло странное выражение, словно к братупришло какое-то новое понимание.

Тонио поднял серебряный кубок, ощутив пальцем украшающий егокамень. Перевел взгляд на воду. Потом на небо, в последний раз блеснувшеесеребром.

— Скажи ему! — потребовал брат.

Тонио медленно поднял глаза.

Мать смотрела на Карло так, словно он произнес что-тооскорбительное.

— Скажи ему! — повторил брат.

Марианна повернулась, чтобы выйти из комнаты, но Карло,опередив ее, поймал за запястье.

— Скажи ему!

Она покачала головой. И бросила взгляд на Карло, словно немогла поверить, что он так поступает с ней.

Тонио медленно поднялся из-за стола, более пристальнопосмотрел на мать в свете свечи и увидел, как лицо ее потемнело от гнева.

— Скажи ему сейчас, при мне! — прорычал Карло.

Тогда она, словно заразившись его яростью, вскричала:

— Я никогда этого не сделаю, ни сейчас, ни когда бы тони было!

Ее начала колотить дрожь. Лицо сморщилось, словно она хотелазаплакать. И вдруг Карло схватил ее обеими руками и начал трясти.

Тонио не шелохнулся. Он знал, что если пошевелится, то ужене сможет сдержаться. То, что его мать принадлежала этому человеку, было вневсякого сомнения.

Но Карло остановился.

Марианна стояла, зажав уши руками. Потом снова взглянула наКарло и одними губами сказала:

— Нет.

Лицо ее было искажено до неузнаваемости.

И тут Карло снова издал то ужасное утробное рычание, похожеена скорбный вопль человека, оплакивающего смерть, которую он никогда не сможетпринять. Он поднял правую руку и со всей силой ударил Марианну.

Она отлетела на несколько шагов назад и упала.

— Если ты ударишь ее еще раз, Карло, — сказалТонио, — все будет решено между нами раз и навсегда.

Он впервые назвал брата по имени, но вряд ли мог с точностьюутверждать, что Карло это услышал.

Брат смотрел прямо перед собой. Похоже, он не слышал и плачаМарианны. Она дрожала все сильнее и сильнее и вдруг закричала:

— Я не буду, я не буду выбирать между вами!

— Скажи ему правду перед Богом и передо мной,сейчас! — рычал Карло.

— Довольно! — вмешался Тонио. — Не мучай ее!Она так же беспомощна, как и я. Ну что она может сказать мне новое, чтобы эточто-то изменило! Что ты — ее любовник?

Тонио невыносимо было видеть страдания матери, казалосьбольшие, чем она пережила за все годы ужасающего одиночества.

Ему захотелось как-то дать ей понять — молча, однимиглазами, может быть, тоном голоса, — что он ее любит. И что ничегобольшего от нее не ждет.

Он отвел взгляд в сторону, а потом снова посмотрел на брата,который повернулся к нему.

— Это бесполезно, — заявил Тонио. — Даже радивас обоих я не могу пойти против своего отца.