Веяние тихого ветра - Франсин Риверс Страница 44

Когда после церемонии гости обступили молодых и стали их поздравлять, Юлию первой обняла Октавия. Голоса гостей эхом разносились по священному залу храма. Жрецы подошли к Дециму, который заплатил им и взял документ, подтверждающий законность брака. Феба дала им несколько монет и попросила возжечь курения и принести жертву, чтобы благословить этот брак. Децим был щедр, и жрецы обещали все исполнить. Затем служители пошли своей дорогой, в мешочках у них звенели монеты.

Децим не без некоторой боли смотрел, как его прекрасная юная дочь принимает от гостей поздравления и добрые пожелания. После сегодняшнего пира Клавдий увезет ее в небольшое путешествие. Через несколько недель он планировал увезти ее в свое имение в Капуе, где они и собирались жить. Децим лишний раз убедился в том, что все это будет дочери только во благо. В том уединенном и тихом месте Юлия будет вдалеке от пагубного влияния таких людей, как Октавия и Аррия с их современными идеями о независимости и свободной любви. Да и от Марка она будет находиться подальше.

Но… как же ему самому будет не хватать его единственной дочери.

— Ну, вот и все, — тихо сказала Феба, улыбаясь ему сквозь слезы. — Все битвы позади, и война закончилась победой. Думаю, у них все будет хорошо. Ты сделал для нее все, что мог. Когда–нибудь она будет тебе за это благодарна.

Они присоединились к гостям и вышли из храма на солнечный свет. Клавдий помог Юлии усесться в украшенный цветами паланкин. Децим не сомневался в том, что Клавдий будет внимательным и терпеливым мужем. Он смотрел, как Клавдий сел рядом и взял Юлию за руку. Было видно, что он преклоняется перед ней, и все же она выглядела такой юной, такой беззащитной.

Когда процессия медленно двигалась по переполненным улицам Рима, люди что–то кричали молодоженам. Некоторые дурно воспитанные молодые люди выкрикивали какие–то непристойности, от которых у Фебы, сидевшей рядом с Децимом, краснели щеки. От распущенного и порой просто непристойного поведения горожан в жизни Фебу защищали высокие стены, мимо которых они проезжали и которые находились от нее на расстоянии вытянутой руки.

Дециму не терпелось оказаться в тишине, за городом. Он хотел поскорее добраться до чистой голубой воды Эгейского моря. Он хотел поскорее добраться до холмов, где располагался его дом. Рим был ему невыносим.

Феба сидела рядом, под навесом, прижавшись к нему. Сколько лет они прожили вместе, а он по–прежнему испытывал к своей жене сильное влечение, хотя его уже начинали угнетать мысли о смерти, а та боль, которая поначалу появлялась лишь периодически, теперь стала его постоянным спутником. Он взял руку жены и продел свои пальцы между ее пальцами. Она улыбнулась ему. Знает ли она о том, что знает он, — что его болезнь прогрессирует?

Гости собрались на брачный пир в триклинии. Гостей Децим пригласил не очень много — больше, чем граций, но не больше, чем муз. Феба позаботилась о том, чтобы украсить место праздника обильным количеством ярких ароматных цветов. Децим не разделял ее убежденности в том, что благоухание цветов нейтрализует копоть светильников, а также воздействие вина, которое сегодня будет литься рекой. Он устал, потому что постоянная боль истощала его силы. Приторный запах цветов вызывал у него тошноту.

Клавдий и Юлия сняли обувь и уселись на самые почетные места, а все остальные расселись вокруг них. Наклонившись к невесте, Клавдий о чем–то тихо ей говорил. Она покраснела. После того как свадебная церемония закончилась, Юлия, как всем казалось, выглядела лучше.

Децим надеялся, что у них быстро появятся дети. С ребенком на руках Юлия быстрее станет примерной римской женой. Она будет заботиться о доме и станет такой хозяйкой, какой ее воспитывала Феба. Ее мысли будут заняты образованием детей и заботой о семье, а не зрелищами и развратными сплетнями.

В дверях стоял Енох. Децим кивнул ему, чтобы тот приказал слугам накрывать на стол.

Хадасса на кухне наблюдала за тем, как Сейан раскладывает на серебряные блюда аппетитные кушанья. В жарком помещении кухни было столько экзотических и вкусных яств, что у нее просто текли слюнки. Повар тщательно раскладывал на блюдах каждую порцию мяса, добавляя щедрые порции медуз и икры, а потом приправу. На отдельном блюде красовалась фигура птицы из гусиной печени, и вокруг этой фигуры были разложены яйца, оформленные в виде белых перьев. Хадассе никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного и не приходилось вдыхать таких соблазнительных ароматов. Все рабы и слуги только и говорили, что о свадьбе Клавдия и Юлии.

— Хозяин, наверное, вздохнет с облегчением, когда она уедет к мужу.

— Пусть теперь Флакк мучается с ней.

— А она может выглядеть радостной, когда не впадает в свои капризы.

Весь этот разговор проходил вокруг Хадассы. Большинство слуг и рабов надеялось на то, что Юлия не будет счастлива в браке, потому что никто не любил ее из–за ужасного характера. Хадасса в этих сплетнях не участвовала. Она с восхищением наблюдала за работой Сейана.

— Никогда не видела таких блюд, — сказала она, с восторгом глядя на творения повара.

— Конечно, не как во дворце императора, но это лучшее, что я могу сделать, — Сейан поднял голову, когда вошел Енох. Вытерев пот со лба, повар еще раз критическим взглядом оглядел приготовленные блюда и сделал несколько небольших изменений.

— Все пахнет и выглядит так удивительно, Сейан, — сказала Хадасса, испытывая гордость от того, что ей довелось видеть его последние приготовления.

Весьма польщенный, Сейан был щедр.

— Можешь попробовать все, что останется после пира.

— Она не прикоснется ни к одному из этих блюд, — кратко сказал Енох. — Свинина, миноги, морские ежи, икра, теленок, сваренный в молоке своей матери, — брезгливо произнес он, и его передернуло от отвращения, — наш закон запрещает нам есть все нечистое.

— Нечистое! — повторил Сейан, едва не лишившись чувств. — Да ваш иудейский Бог пальчики облизал бы, едва посмотрев на все это. Горькие травы и пресный хлеб! И это все, что едят иудеи.

Енох не обратил внимания на слова Сейана и приказал нескольким слугам взять блюда. Затем он посмотрел на Хадассу взглядом строгого отца.

— Тебе нужно очиститься после сегодняшнего вечера.

Съежившись при такой оценке кулинарного таланта Сейана, Хадасса бросила взгляд на повара. Его лицо покраснело от гнева.

— Возьми это блюдо, — сказал Енох, брезгливо указав на нарезанную свинину. — Постарайся не прикасаться к этому, — Хадасса подняла блюдо и вышла из кухни вслед за Енохом.

Когда Хадасса ставила это блюдо перед Юлией, та смеялась, разговаривая о чем–то с Октавией. Повелев взмахом руки Хадассе отойти, Юлия начала есть медузу и икру, а Клавдий выбрал свинину, приправленную моллюсками. Енох стал разливать в серебряные кубки вино, а несколько музыкантов тем временем тихо заиграли на свирелях и лирах.

Хадасса отошла к стене. Она с облегчением увидела, что Юлия снова смеется и разговаривает, хотя и догадывалась, что Юлия делает это не из искренней радости, а чтобы только не огорчать своих друзей. При всей той жизнерадостности и веселости, на которую Юлия была способна, в ней все же была такая пустота, которая Хадассе причиняла боль. Хадасса могла ее успокоить. Она могла ей служить. Она отдавала ей всю свою любовь. Но эту пустоту она заполнить не могла.