Веяние тихого ветра - Франсин Риверс Страница 45

Боже, она нуждается в Тебе! Она думает, что все те истории, которые я ей рассказываю, предназначены для развлечения. Она ничего не слышит. Господи, я так бессильна. Хадасса испытывала к Юлии огромную нежность — это чувство напоминало ту нежность, которую она испытывала к Лии.

Молча прислуживая, Хадасса наслаждалась красотой этого вечера. Неприметно играли в углу музыканты, и по залу мягко разливались негромкие звуки свирели и лиры. Все было прекрасно — люди, одетые в тоги и драгоценности, украшенное цветами помещение, разноцветные подушки, еда. Однако Хадасса видела, что при всей праздничности и щедрости вечера атмосфера вовсе не была радостной.

Децим Валериан выглядел усталым и бледным. Феба Валериан явно беспокоилась за него, но пыталась не докучать ему своими вопросами. Октавия откровенно флиртовала с Марком, которому это явно надоело. Смех Юлии казался каким–то неестественным, хотя она изо всех сил старалась выглядеть счастливой — не столько перед своей семьей, сколько перед Октавией. Из всех присутствующих по–настоящему счастливым выглядел, пожалуй, только Клавдий, который забыл обо всем на свете, любуясь красотой своей юной невесты.

Хадасса научилась искренне заботиться об этой семье. Она непрестанно молилась за нее. Сейчас, на пиру, все члены этой семьи выглядели какими–то неискренними, и каждый из них при этом преследовал свои цели, одновременно борясь как со всеми окружающими, так и с самим собой. Неужели в природе римлян постоянно находиться в состоянии войны? Децим, самостоятельный и трудолюбивый человек, сделавший себя и семью богатыми, теперь стремился к тому, что его собственное богатство приказывало ему сделать со своими детьми. Феба, преданная и любящая жена, искала утешений и благословений у своих каменных идолов.

За Юлию Хадасса молилась больше, чем за всех остальных, потому что Бог дал Хадассе возможность служить ей; кроме того, Хадасса видела, что Юлия стала жертвой своего необузданного характера, сочетающего самые сильные черты семьи Валерианов. Она обладала волей, не уступающей по силе воле ее отца, преданностью — хотя и не такой сильной, как у ее матери, — и такой же страстью, какой, по словам окружающих, обладал Марк.

Откинувшись на спинку дивана рядом с Октавией, Марк страдал от ее ласк. Октавия подвинулась к нему и тесно прижалась к нему своим бедром. Марк сардонически улыбнулся и взял с блюда яйцо, окунув его в гусиную печень. Октавия обладала неуловимой грацией похотливой кошки.

Марку было интересно, что сейчас делает Аррия. Она бы непременно рассердилась, если бы Марк сообщил ей о том, что его отец категорически запретил приглашать ее на свадьбу и на свадебный пир. И пришла бы в бешенство, если бы узнала, что Друз и Октавия оказались в числе приглашенных. Друза она считала не более чем плебеем, которому просто улыбнулась фортуна. Как и отец Марка, Друз приобрел римское гражданство и уважение в обществе за деньги.

— Твой отец ведь считает, что я тебе совсем не пара, не так ли? — сказала Аррия накануне, когда они встретились после зрелищ.

— Он считает большинство молодых женщин в наше время слишком фривольными.

— Спасибо, приятно слышать, что он меня хоть последней шлюхой не считает. Он действительно думает, что я порчу тебя, Марк? Ему не пришло в голову, что на самом деле все наоборот?

Марк засмеялся.

— Твоя репутация намного превзошла мою. Это как раз было одной из причин, почему я решил приударить за тобой, — чтобы узнать, правда ли все то, что о тебе говорят! — сказав это, он крепко поцеловал ее.

Аррия, однако, решила продолжить тему разговора:

— А что говорит Юлия обо всех этих приготовлениях?

Марк нетерпеливо вздохнул.

— Приняла все как что–то неизбежное, — сказал он, стараясь изо всех сил не показывать своего гнева.

— Бедная девочка. Мне ее так жалко, — едва уловимый оттенок насмешки в голосе Аррии едва не вывел Марка из себя. — Ведь после того как будут произнесены клятвы, как они обменяются в присутствии служителей ритуальным хлебом, она уже ничем не будет отличаться от мебели. Никаких прав у нее уже не будет.

— Клавдий не посмеет ее обидеть.

— Но и не обрадует ее ничем.

Марк посмотрел на Клавдия и на сестру, которые сидели на саном почетном месте. Было видно, что Клавдий на седьмом небе. Он так внимательно наблюдал за каждым движением Юлии, что всем было очевидно, — он влюблен. Юлия выглядела веселой, но не потому, что радовалась своему замужеству, а потому, что Енох все время подливал ей в кубок вина. Пьяная, она не испытывала никакой боли — равно как и радости.

Хадасса, как обычно, стояла неподалеку от нее, сохраняя спокойствие среди дарящего вокруг хаоса. Она внимательно всматривалась в членов семьи и в гостей. Глядя на нее, Марк пытался угадать, что она думает о каждом из них — сострадание к отцу, восхищение матерью, нежность к Юлии, любопытство по отношению к Клавдию.

А что она испытывает по отношению к нему?

С той самой ночи, когда Марк видел ее молящейся, он больше с ней не разговаривал, хотя всякий раз, когда он виделся с сестрой, он видел и Хадассу. Он никогда не слышал от нее больше одного–двух слов, хотя Юлия говорила ему, что Хадасса часто рассказывает ей удивительные истории о своем народе. Однажды Хадасса рассказала историю о младенце одной рабыни, которого оставили в камышах на берегу Нила и которого нашла и приютила дочь царя. Другая история повествовала об иудейке, ставшей царицей Персии и спасшей свой народ от истребления, а еще была история о Божьем служителе, которого бросили в ров со львами, и он провел там всю ночь, однако львы его не тронули. Марк считал все эти истории не более чем забавными рассказами, помогающими скоротать длинные и скучные дни. И все же, глядя на Хадассу, он уже испытывал желание оставить этот праздник и уйти с ней в сад, чтобы самому услышать от нее все эти истории. Интересно, расскажет ли она ему что–нибудь, или будет трепетать от страха перед ним, как тогда, в ту ночь?

Хадасса почувствовала взгляд Марка и посмотрела на него, при этом ее темные глаза выразили готовность ответить на его повеления. Марк поднял руку и подозвал ее, она тут же подошла.

— Да, мой господин?

Ее голос был мягким и нежным. На лице ее была рабская покорность, никаких эмоций. Марк испытывал необъяснимое раздражение.

— Ты по–прежнему молишься ночью в саду? — спросил он, забыв о том, что рядом с ним сидит Октавия. — Иудеи везде молятся, — насмешливо сказала Октавия, — только пользы им от этого никакой.

Выражение лица Хадассы стало еще более непроницаемым, и Марк сжал губы. Лучше бы он не задавал таких личных вопросов, хотя бы в присутствии других людей. Октавия же продолжала высмеивать иудеев. Здесь он оказался явно неосторожным.

— Что у нас еще будет к столу на сегодняшнем кена, Хадасса? — спросил он так, будто это было все, что он хотел у нее спросить. Зачем?

Она говорила без запинки, вспоминая, что еще должны были приготовить для праздничного пира: