Фаворит богов - Анна Емельянова Страница 44

— Он этого не сделает, ведь тогда я всем расскажу, что действовал по его приказу.

— Тебе не поверят! Какие доказательства того, что он заставил нас отравить его племянника?

— Думаю, до подобного не дойдёт. А потом... Ты ведь подруга Ливии. Она защитит нас.

— Возможно. Но Ливия утратила былое могущество. Тиберий ей не повинуется.

Пизон, нежно поцеловав Планцину в щёку, выпустил её из объятий и произнёс:

— Всё будет хорошо! Удача на нашей стороне!

Жена не слишком верила ему, но решила не спорить. Тем более, что им предстояло выполнить приказ кесаря в любом случае. Уклониться они не имели права.

Наутро стало известно, что отряды Германика подошли к воротам Антиохии. Его кавалькада была торжественно встречена сирийскими легионами, и он, в окружении своих друзей и солдат, направился к дворцу царей, где его ожидал Пизон.

Германик ехал верхом на белом коне, в кожаном панцире, без шлема. Его тонкое, красивое лицо сильно загорело под жарким солнцем Востока, на коже выступили веснушки. Легко правя скакуном, он махал рукой вышедшим на улицы жителям Антиохии. В Сирии уже успели узнать о боевых подвигах Германика и о его мужестве.

Рядом с ним следовал Поппей Сабин, сдержанный, невозмутимый, самоуверенный. Он не одобрял того, что Германик намеревался гостить у Пизона, зная репутацию наместника, но переубедить своего друга не смог. Германику были необходимы сирийские легионы Пизона в Армении, чтобы окончательно прекратить смуту, он рассчитывал, что наместник согласится их прислать.

Агриппина с детьми и рабынями путешествовала в паланкине. В Греции ей удалось найти кормилицу для младшей дочери, и теперь к её свите присоединилась ещё одна женщина. За последние месяцы Агриппина стала ещё более раздражительной, чем прежде. Путешествие утомляло её. Мягкость мужа к Пизону выводила её из себя — она считала, что им не следует доверять наместнику, который был известен в Риме как человек жалкий, продажный и злобный.

На площади перед дворцом Германик велел своим людям остановиться. Поравнявшись с лестницей, он придержал коня и приветливо кивнул Пизону, который вышел встретить знатного гостя, одевшись в белую тогу и окружив себя вельможами и стражниками.

— Ave! — сказал Германик.

— Ave, Germanicus! — воскликнул Пизон. — Как мне знакомы эти слова! Ах, я помню, что в Риме толпы народа выкрикивали их, едва ты появлялся на трибуне в амфитеатре! Рим... Я уже скучаю по нему. А ты?

— Тоже, — ответил Германик спешиваясь и поднимаясь на крыльцо. — Но как только я вернусь из Александрии, то напишу Тиберию и попрошу его позволить мне вернуться в Рим.

— А что тебе делать в Александрии? — спросил Пизон, обняв Германика за плечи и двинувшись с ним к входу во дворец.

В это же время Планцина хотела было завести разговор с вышедшей из паланкина женой Германика, но та лишь холодно взглянула на неё и стремительно пошла к лестнице.

— Шлюха! — прошептала Планцина. — Жаль, что Пизон запрещает мне расправиться с тобой!

— Тебе известно, что Александрия — это хлебная жила Империи, — говорил Германик, следуя по вестибюлю дворца вместе с Пизоном. — Оттуда зерно поставляется в Италию. Но мне сообщили, что в городе есть несколько складов, которые стоят закрытыми, а народ из-за этого не получает огромной части зерна. Я намерен открыть склады.

— Но Германик, твой поступок вряд ли одобрит кесарь! Октавиан ввёл закон, согласно которому римские граждане, обладающие властью, не имеют права приезжать в Александрию, ибо, если они захватят провинцию, Италия останется без хлеба. Поездка туда равна измене! Пойдут слухи, что ты хотел совершить переворот, перекрыв поставки хлеба!

— Тиберий знает, что я ему верен! — резко произнёс Германик. — Я доказывал свою преданность Риму великое множество раз.

— Но слухи...

— Слухи распускают подлецы.

— Зачем тебе рисковать собственной репутацией?

— Лишь для того, чтобы мои сограждане, живущие в Александрии, получили зерно, которое от них спрятал местный прокуратор. Через несколько дней на палубе триремы я отчалю в Александрию. Оттуда я вновь приеду сюда и напишу Тиберию послание, чтобы объяснить мои действия и просить его разрешения вернуться в Рим.

Покинув просторный, отделанный ценными барельефами вестибюль, Пизон проводил Германика в огромную трапезную, где по случаю пира рабы уже накрывали длинные столы. Простые солдаты, служащие в отрядах Германика, получили дозволение сирийских центурионов разделить жильё с легионерами Пизона. Но полководцев и вельмож ждал пир и самые роскошные гостинцы Антиохии.

Агриппина шла за мужем. Лиоду, рабынь и кормилицу с детьми она оставила в паланкине. Позже, когда её устроят вместе с Германиком в комнатах дворца, она возьмёт туда свою свиту. Сдвинув брови, сжимая пальцы рук, она старалась побороть волнение, но это ей не удавалось. Она не доверяла Пизону и боялась его.

В трапезной, куда наместник привёл гостей, в былые времена сирийские цари устраивали пиры. Высокий купол украшали фрески более позднего римского периода, двери были отделаны золотом. Музыканты уже занимали полукруглую каменную балюстраду, чтобы развлекать гостей игрой на свирелях, авлосах, кифарах и цимбалах [18]. Танцовщики и жонглёры тоже ждали очереди выступить перед знатными вельможами, толпясь в узких проходах для слуг.

Стараясь выглядеть гостеприимным хозяином, Пизон предоставил Германику вышитое серебром ложе хозяина дворца, а сам расположился справа от него.

Как только Германик занял предоставленное ему место, в зале зазвучал удар гонга и в двери вошло двое рабов, несущих в руках золотые венцы для полководца и его жены.

— В подарок от жителей Сирии, — сказал Пизон, улыбнувшись Германику.

Рабы, склонив колени, подали венцы гостям. В зале зазвучали громкие аплодисменты и овации. Воины из отрядов Германика одобрили подарок. Но люди Пизона предпочли промолчать.

— Друзья! — закричал Пизон, подняв свой кубок, полный вина. — Перед вами я хочу прославить великодушие Германика и выразить ему признательность за то, что во время шторма на море у берегов Родоса, он спас мне жизнь! Да здравствует Германик!

— Ave! — вторил ему дружный хор голосов.

Люди с удовольствием осушили кубки, восхваляя доброту полководца. Германик тоже выпил вино, поданное рабом, который перед тем сам его отведал. В тот момент полководец не предполагал, что в вине находится яд.

Планцина наблюдала за ним горящими от напряжения глазами, трепеща от волнения... Всё получилось так, как она и планировала.