Непридуманная история Комсомольской правды - Александр Мешков Страница 44

— Добрый вечер! — приветствовал я зрителей. Дамы молча кивнули, с любопытством разглядывая меня, как диковинного хомячка.

— Где у вас музыкальный центр? — спросил я деловито. Центр оказался в другой комнате, и его пришлось срочно переместить в залу. Причем сделал это я — артист. Я выставил нужные мне треки на принесенном с собой диске и удалился переодеваться в артистическую уборную, которая была по совместительству и зрительским туалетом.

— Выпьете перед выходом? — появилась в дверях душевная хозяйка с бутылкой вискаря и фужером, в то время как я уже стоял в одних труселях. Она, похоже, волновалась не меньше моего.

— На работе не пью! — гордо отказался я, тем более что от волнения уже влил в себя двести грамм из собственных стратегических запасов. Когда, наконец, я, рядовой солдат стриптиза, горя отвагой, вошел в залу мягкой эротичной поступью, в креслах сидело уже восемь дам-с, не считая хозяйки! Среди вновь прибывших была даже одна юная особа, лет двадцати, видимо, чья-то внучка.

Мой выход был встречен жидкими хлопками. Лишь одна толстушка, в пурпурном платье, при моем появлении пришла в совершенный восторг, авансом, априори воскликнула «Браво!» и разразилась бурными одиночными аплодисментами. Я выключил верхний свет, включил душераздирающую композицию «She’s gone» Оззи Осборна и заступил на трудовую вахту. Замерцал инфернальным светом мой стриптизерский дар. Вышел я слегка зажатый горнилом пуританского воспитания, но с каждым движением становился все раскованнее и свободнее. Поначалу зрительницы смотрели мое шоу вдумчиво и напряженно, как если бы это были «Макбет» или «Пер Гюнт». Но постепенно лед непонимания таял, и единодушное ликование масс нарастало. А когда я стал совращать пол, женщины различных возрастов радовались, как дети. Своим искусством я как бы консолидировал массы, ощущая себя в этот миг некой объединяющей идеей. Я, с твердой решимостью борца за торжество плоти, сбросил мундир, словно ненавистные идеи чучхе. Дамы в этом месте как-то приуныли, кроме моей утонченной фанатки, крикнувшей в этом месте «Бис!». (Она повторяла это безо всякого повода, время от времени, как мантру.) Возможно, причиной уныния стала моя мышечная масса, которая оставляла желать большего, но к настоящему искусству она не имела никакого отношения. И пусть, пусть я, дерзкий разрушитель консервативных шаблонов, войду в историю стриптиза хоть и как самый худой танцор, но зато и как реформатор, сломавший вековые традиции и устаревшие трафареты формализма в стриптизе и внесший в него боевой революционный душок.

До ближайших зрительниц было рукой подать — метров пять. Как и положено, по должности и по сюжету, я старательно испепелял по очереди своих пожилых сестер страстным взглядом. Скупым, но подвижным языком пластики я пытался передать этим отрезанным телевизионными шорами от реальной действительности людям свое эстетическое видение проблем свободы истинного творца в современном мире, приблизить к ним художественный образ — одинокого, страдающего от оков пуританства мачо, пытающегося разорвать цепи запретов общества и оголиться (до известных пределов!). Эх! Жаль, что жанровая эстетика стриптиза не позволяла мне раскрыться полностью.

Эстетический продукт, создаваемый мною, был авторским, новаторским, не рассчитанным на массового зрителя. И все-таки, время от времени, раздавались восторженные хлопки моей преданной поклонницы, ее визги в до мажоре и восклицания «Браво! Молодец!». Значит, замысел ею ухвачен! Даже если один человек в зале, пусть даже в некотором подпитии, искренне сопереживает моему герою, это значит, что не всуе затрачены мои творческие силы и наступил-таки долгожданный коренной перелом в этом искусстве, превративший его из рутины формализма в мощное орудие воздействия на сознание масс!

Когда я, разгоряченный успехом, будучи уже в одних минимизированных трусах, расплывшись, как мамкин блин, в торжествующей, победоносной улыбке, доверчиво приблизился к массам на расстояние вытянутой руки, моя разгоряченная фанатка, крепко сбитая, кряжистая леди в красном платье, оттеняющем ее пурпурное лицо, вдруг изловчилась и с торжествующим криком охотника-папуаса, поймавшего рукой страуса, богатырской хваткой, бессмысленно и жестоко, вцепилась в мое хозяйство! Видимо, мое шоу пробудило в ней дремавшего уролога. От неожиданности и боли я оцепенел. Раздался взрыв такого гомерического хохота, коего не слышали ни зрители Comedy-club, ни стены палат для буйнопомешанных. Я был единственный, кто не понял шутки. Мало того, что мне это было физически больно, мне было досадно как режиссеру, продюсеру, артисту за сорванный финал. Скорбная история одинокого человеческого сердца осталась недосказанной, песня недопетой. Финал был скомкан и безвозвратно утерян. Это все равно как если бы такое случилось с исполнителем роли Гамлета в тот миг, как ему надлежало бы навеки упасть замертво.

Смеялись бабоньки долго. У многих на глазах были скупые слезы. Они вытирали их платочками. Я, терзаемый досадой, собрал свой разбросанный по полу нехитрый реквизит и, не теряя достоинства (в хорошем, первичном понимании этого слова), сделал книксен и послал им прощальный воздушный поцелуй. Гордой балетной поступью я удалился одеваться в артистическую уборную. Одеваясь, я слышал, как в зале по-прежнему время от времени раздавались раскаты хохота. Видимо, шло жаркое обсуждение спектакля. В прихожей меня ждала хозяйка с деньгами.

— Тут семь, — сказала она, протягивая деньги и вытирая слезы. — Может, посидишь с нами? Устал, поди. Выпьем, потанцуем? — Она снова прыснула. Смешно ей, видите ли.

— Извините, не могу, — засопел я обиженно.

— Обиделся? — спросила она просто. — Это ж просто шутка…

— Да, ерунда. Обычное дело. Без этого у меня и не бывает. Просто сегодня еще два концерта, — соврал я на прощание, пряча трудовой заработок в карман. Итак: я пробыл на новой работе в общей сложности сорок минут. Неплохо! Впервые мое хозяйство принесло мне столь приличный доход. Но, ребята, те, кто идет за мной: всенепременнейше, надевайте бандаж! Я вас умоляю!

P.S. Эти нахалки после этого дерзнули пригласить меня еще и на старый Новый год! Ну, каковы! Я отказался, сославшись на то, что именно в этот день даю благотворительный концерт в доме престарелых.

Я выставил в интернет-версию «КП» видеоурок, где я бескорыстно обучил своих читателей высокому искусству стриптиза. Эффект был потрясающим. Вся страна стала танцевать стриптиз. А я снискал много теплых слов благодарности от читательниц.

И теперь, когда мне Сунгоркин при встрече говорит с улыбкой:

— Если будешь так мало писать, я тебя уволю. — я отвечаю ему легкомысленно, наивно считая его слова доброй шуткой:

— Ничего! Я в стриптизеры пойду….

Хочешь, чтоб кончала дама — не давай ей пить не грамма!

«Забери меня отсюда», — пришло сообщение СМС среди ночи от Эллочки, моей коллеги. Ага! Сейчас я вскочу и бегом помчусь в неизвестность, забирать эту своенравную и обидчивую девчонку, склонную к перемене и к клубным приключениям. Наутро увидел ее в коридоре редакции. Понурую, попранную, изнуренную, но светящуюся гордостью. Дело в том, что Эллочка не шибко красива, но породиста. Молодость и страсть ее главное украшение. В молодости все женщины красивы. Но молодость категория проходящая… И вот уже и к ней подкрадывается подлый тать, возраст, когда надо цепляться за уплывающий айсберг.