Непридуманная история Комсомольской правды - Александр Мешков Страница 45

— Почему ты меня вчера не забрал? — с укоризной спросила она.

— А что было вчера?

— Меня пригласили поужинать.

— Кто посмел?

— Жопин (фамилия изменена по этическим соображениям).

— Жопин? Ах он… Как же… Он же… И ты пошла? — оставшиеся после жизненных потрясений пегие волосы на моей голове встали дыбом, — Он же женат!!!!

Мне трудно было представить, что этот строгий, задумчивый редактор отдела, семьянин, рассудительный трезвенник, мог пойти на такое! Эх! Жизнь «на этаже» всякий день преподносила мне страшные сюрпризы.

— Они уже давно чужие. Он разводится, — успокоила меня Элла, но как-то неуверенно.

— После вчерашнего ужина?

— А я же тебя просила: своди меня в ресторан.

— Да что там хорошего, в ресторане твоем?

— Там музыка, люди, роскошь, атмосфера…

— Но я тебе предлагал поужинать дома. Кухня! Полумрак. Борщ! Пельмешки! Музыку бы включил! Свечи зажег! Танец приватный под водочку…

— Не бойся, у нас ничего не было. Только петтинг!

— Уфф-ф-ф-ф-ф! Пойду поставлю ему бутылку. Хотя он не пьет… Тогда — себе!

— Смейся, смейся…

Я был абсолютно уверен, что одним только петтингом вечер не мог завершиться, поскольку Эллочка заводится от одного только похотливого взгляда. Чем я себя успокаивал? Я просто с большим трудом убедил себя, что не стоит осуждать женские измены. Ведь это всего лишь рудименты, отголоски древнего языческого обычая религиозной проституции, когда девушки раз в год принадлежали все мужчинам. Осознай себя частью человечества и смирись! И что же по такому пустяку комплексовать? Первобытные люди, как и я, считали половую жизнь обычным актом, вроде ежедневной уринации и дефикации, вроде чесания мудей, и не видели в ней ничего постыдного или грешного.

Вчера нашел между страниц прошлогоднего ежедневника $100. Но не находка меня обрадовала, а присутствие Создателя. Это он мне говорит: не выбрасывай ежедневники — там твои файлы памяти.

В них я кратко излагаю содержание дня и, главное — произвожу строгую фиксацию количества, вида и качества совокуплений.

— Но зачем? — спросил меня как-то за обедом мой приятель Вадик, когда я ему поведал эту тайну. — Зачем тебе знать количество половых актов? Чушь какая-то… Делать тебе нечего. Ты не загружен работой. Надо сказать Сунгоркину.

— Для контроля состояния здоровья, мой друг. Я слежу за динамикой. В прошлом году, допустим, было 200, а в этом 100, значит, надо добавить в следующем, чтобы придерживаться нормы.

— А какая у тебя норма?

— А вот этого я тебе, буржуин, никогда не скажу. Она у каждого своя. Вот я — вывел для себя среднюю цифру исходя из прошлых лет.

— А если норма не выполнена, а дамы рядом нет, для того, чтобы догнать до нормы?

— Добавляй до нормы рукой в конце года, но график держи! Мое твердое убеждение, пусть не бесспорное, что ебля — это единственный оптимальный вариант преодоления отчужденности, сродни алкоголю и наркотикам.

Жизнь непредсказуема и удивительна. Вчера ты влачил жалкое существование, собирая бутылки в парках и садах, чтобы сдать их с выгодой в приемный пункт, а сегодня ты обедаешь в ресторане с Филиппом Киркоровым или с Анной Лорак где-нибудь в Мумбае. У меня все сложилось именно так. И я, не раз и не два, сытно трапезничал с королем попа Филиппом Киркоровым в Мумбае, после унизительной нищеты, когда случайный надкусанный чебурек казался мне сказочной мацой.

Но все по порядку. В судьбе не бывает случайностей. Все подчинено строгой закономерности. Даже мелочи.

Вот появилась у меня на работе — Вика. О! Вика! О! Непредсказуемая и непонятная! Она ворвалась в мою чистую, высоконравственную «комсомольскую» газетную жизнь стремительным, игривым, бесхитростным, порочным вихрем, взметая Вселенскую Истерическую пыль вокруг меня. Я в то время был безнадежно, платонически влюблен в девушку из отдела хорошего образования. Но жил платонически и стоически, без долгожданного соития, манящего, воздушного, чистого, словно первый робкий поцелуй на школьном балу. Знаю: надо смелее быть! Но преодолеть робость в этот раз я так и не смог.

Зато Вика словно тайфун ворвалась в мой кабинет, бухая, словно слесарь после премии, металлург после плавки, биндюжник после очередной биндюги, словно корреспондент, одним словом. До этого у нас была пристрелка, разведка. Мы пристально, словно Штирлиц и Мюллер, словно Кришна и Будда, словно Инь и Янь, приглядывались друг к другу в коридорах «Комсомолки». Я даже несколько раз оглядывался, чтобы более детально изучить тыл этой новой фрейлины.

— Можно с вами сфтокаться? — неожиданно спросила она меня как-то в коридоре. — Подружкам покажу. А то не поверят.

Я онемел на минуту. Она опередила меня, за что ей честь и хвала.

— Со мной можно не только сфоткаться, — сказал я с развязностью пьяного Дон Жуана, игривый старчо (так меня называет Коля Варсегов).

Я сфоткался с ней в коридоре. На прощание сказал:

— В кабинете лучше получится.

— Ловлю вас на слове! — словно амур крылышками, взмахнув на прощание цветастой юбчонкой, пропела она.

— Ебешь? — глядя вслед удаляющейся упругой попке, спрашивает строго мой состаканник, ментор, ветеран «Комсомолки», матерый обозреватель, бретер и бабофил Б.

— Да как-то нет пока….

— Вот я смотрю на тебя, Мешок: худой, тощий, бедный, старый, похотливый, небритый, вонючий…

— С «вонючим» не согласен…

— Протест не принят. Взгляд алчный, недоебанный… Сам ты какой-то придурковатый. Неужели тебе еще бабы дают?

— Не всегда, — с сожалением признаюсь я. — Да если и дают то далеко не те, которых я бы желал. Вот, к примеру, Ангела Меркель…

— …Жениться тебе надо, Санек, — вздыхает по-отечески матерый обозреватель. — Да. Девки любят героев. Сейчас ты на волне. Ты — звезда. Хоть и елочная, картонная. По сути, ты — редакционный дурачок! Блаженный! Тебе многое позволено. Такой нужен на определенном этапе. А через год-другой — волна сойдет, смеяться будет запрещено, и ты станешь обыденным, заурядным старичком, пишущим никому не интересные, бессовестно приукрашенные мемуары. И станешь никому не нужным, ворчливым, занудным и банальным пердуном.

— Я буду курочек в деревне разводить…

— По утрам, шаркая и прихрамывая от подаргы, морщась от геморроя, ты будешь приходить в пивную похмелиться. Ты будешь хвастать перед местными мужиками фотографиями, где ты изображен со знаменитостями, с Сигалом, с Киркоровым…

— О! У меня есть фотка, где я с тобой!

— И со мной тоже… Но мужики, уже привыкшие к чудаковатому, зловонному, надоедливому старичку, сующему всем под нос странные, грязные и мятые фотографии, будут посмеиваться в усы и угощать тебя пивом… А пока, сынок, пойдем: угощу тебя рюмкой водки.