Полет орла - Валентин Пронин Страница 46

По этому поводу и в полку, и среди местной знати были даны торжественные обеды. Дамы, получившие наконец возможность общаться с героями войны против Наполеона, очень любезно принимали ухаживания русских офицеров. Здесь, в живописной местности, куда приезжали также состоятельные горожане и горожанки, нередко возникали пылкие романы, непродолжительные любовные связи и даже дуэли, что во время бесконечной войны было просто несуразицей.

Однажды кто-то из австрийских офицеров представил Сеславину черноволосого подвижного человека средних лет, одетого в лиловый фрак, светлые панталоны cuisse de numph effrauee [27], этот цвет был модным среди светских людей в ту эпоху, и лакированные сапожки. Его черные волосы достигали плеч, а концы их завивались спирально. Кроме того, он носил острую эспаньолку под нижней губой. Звали его Луи Сен-Обен. Он был француз, художник-график и антибонапартист. Его портреты имели большой успех среди курортного общества.

– О, господин генерал, – бойко вступил в разговор с Сеславиным художник, – вы геройски воевали, как я слышал, в России, во время оккупации вашего отечества этим чудовищным корсиканцем. А теперь здесь, в Богемии, за ваши заслуги российский император сделал вас генералом, хотя вы еще совсем молоды. Некоторые мои заказчицы, которые приезжают даже из Вены, весьма интересуются русскими офицерами. А на вас обратила внимание моя постоянная клиентка (я уже нарисовал пять ее портретов) баронесса фон Тизенбах… да, да… я хотел познакомить вас с нею… Вы знаете, здесь, в Богемии, тем более в бальзамическом воздухе Теплица, где купаются в целебных водах мои очаровательные заказчицы, знакомство не требует таких уж светских условностей… Впрочем, баронессу фон Тизенбах зовут Амалия. Она без ума от военных, тем более русские офицеры и генералы ей в диковину…

– Все это приятно слышать, – засмеялся Сеславин. – Но мне бы хотелось заказать у вас свой портрет в новом мундире и со всеми имеющимися у меня регалиями.

– О, я хотел сам обратиться к вам с предложением нарисовать портрет, – обрадовался художник. – Ваше лицо настолько привлекательно, что само по себе притягивает к кисти руку художника, чтобы запечатлеть ваши мужественные черты. Давайте назначим на завтра нашу встречу, господин генерал. И к тому же именно завтра будет возможность представить ваше превосходительство баронессе Амалии фон Тизенбах.

Они условились на десять утра, и Сеславин, будто между прочим, спросил:

– Баронесса придет с мужем?

– Ах, я забыл вас предупредить, – взмахнул кружевами из-под рукавов лилового фрака Сен-Обен. – Баронесса вдова. Ее почтенный супруг скончался два года назад. Но баронесса еще молода. Во всяком случае, по моему мнению, ей не больше тридцати лет.

«Ну, не так уж молода», – подумал Александр Никитич, который накогда не был ловеласом, да и жизнь сложилась так, что военная служба, походы и, наконец, Отечественная война с французскими захватчиками отнимали почти все его время, которым он почти не располагал. Только в периоды излечения ран, когда он довольно долго находился, например, на кавказских минеральных водах, ему с улучшением здоровья иногда представлялась возможность быть близким к особам прекрасного пола. Однако отношения с ними оказывались преимущественно мимолетными. Возникали иногда мысли о постоянной подруге жизни, о создании семьи, но… вновь гремела канонада конноартиллерийских полков, звучала военная труба, и офицер Сеславин устремлялся на поля сражений, в разведовательные рейды и кавалерийские атаки или штурмовал очередные крепости неприятеля. А так как его родители не отличались многочисленным и знатным родством, как, например, Давыдовы, и не имели значительных средств, да попросту говоря, это была бедная мелкопоместная семья, то рассчитывать на хлопоты богатых и благодетельных тетушек ему не приходилось.

На другой день утром Сеславин сидел перед Сен-Обеном в только что полученном у портного генеральском мундире и позировал для графического портрета. Сен-Обен привык развлекать своих заказчиков разговорами на любые темы, тем более рядом, можно сказать, у порога его дома, шла война. Поэтому разговоры складывались, как правило, военные, политические и лишь изредка посвящались искусству или любви.

– Вас, господин генерал, не коробит, что ваш портрет создает француз, человек принадлежащий к нации, с которой вы несколько дней назад вели сражение? – обращался к Сеславину художник, готовый в беседе даже на некое политическое обострение.

– Когда я воевал на территории своего отечества, – ответил Сеславин, – такое общение меня бы немного угнетало. В каждом французе, пришедшем на нашу землю, я натурально видел врага. Хотя, должен вам сообщить, что в рядах русской армии воевало против Наполеона немало французов-роялистов. Я знал нескольких офицеров, которые сражались против своей нации из-за политических убеждений. Довольно известен мужеством и честным командованием генерал Ланжерон или… ну, сейчас просто не приходит на ум. С другой стороны, в армии Наполеона были целые дивизии пруссаков и австрийцев, а теперь мы, как вы видите сами, союзники. Нынешний главнокомандующий Богемской армии князь Шварценберг исполнял обязанности начальника корпуса в войске Наполеона.

– Этот гнусный корсиканец пожиратель французского юношества. Своей жаждой завоеваний он втянул в армию почти всю молодежь. И большинство ее лежит теперь на полях Европы и России, а тысячи останутся калеками на всю жизнь. Говорят, он мобилизует мальчиков четырнадцати-пятнадцати лет. О, будь он проклят, я ненавижу его всем сердцем! Если бы я попал к нему в лапы, он наверняка приказал бы меня расстрелять.

– Отчего же? Вы не воевали против него в рядах противников Франции. Вы художник, а не военный. Предложили бы Бонапарту написать с него портрет – и все было бы улажено, – хитро сказал Сеславин и задумался, по мере того как на картоне возникало его лицо.

Прошло часа два, Сен-Обен подчеркнуто вдохновенно работал.

– Какое красивое, мужественное, хотя и несколько усталое лицо вижу я на этом портрете, – раздался за спиной Сеславина кокетливо интонирующий, мелодический женский голос.

Сеславин, оглянувшись, встал и увидел высокую, изящную даму в элегантном светлом платье с жемчужным оттенком. Небольшое декольте открывало выхоленные плечи, чуть склоненная шея будто способствовала пристальному изучению портрета, уже успешно приближавшегося к завершению.

Продолжая чуть склонять голову направо, баронесса Амалия фон Тизенбах протянула нежную ручку, отягощенную массивным золотым перстнем с сапфиром. Сеславин неловко поцеловал эти заостренные благоухающие пальчики, едва не зацепившись усами за огромный сапфир. И потом уж взглянул в улыбающееся лицо баронессы, причем улыбка была привычно-очаровательная, словно бы многознающая и таинственная, приподнявшая уголки тонких, красиво очерченных губ. Овал аристократического лица слегка сужался книзу нежным подбородком. Лоб необычайно чистый, словно искусно разглаженный до мраморного бреска и белизны, обрамленный темно-золотыми, почти рыжими волосами.