Вся моя жизнь - Джейн Фонда Страница 46

Далеко не все комедии выдерживают проверку временем, но я смотрела “Босиком по парку” много раз, и, на мой взгляд, эта картина всегда будет привлекать зрителей. Как и Боб Редфорд.

Но всё не такое, каким кажется!

По окончании работы в “Босиком по парку” мы с Вадимом уехали в Рим снимать “Барбареллу” в студии Де Лаурентиса. Мы арендовали дом на окраине города – нечто среднее между замком и казематом. Башня рядом с нашей спальней датировалась вторым веком до Рождества Христова. По ночам оттуда доносились какие-то шорохи и мяуканье. Однажды вечером, когда мы ужинали в гостиной со сводчатым потолком, вдруг раздался шум, с потолка посыпалась штукатурка, и в тарелку Гора Видала упала сова. Оказалось, что в башне разгулялось целое семейство больших сов.

В 1967 году не было тех спецэффектов и оптического оборудования, которые мы привыкли использовать сейчас. Вадиму и его помощниками пришлось всё изобретать самим, и их идеи иногда были удачны, а иногда не очень. Пока идут начальные титры, Барбарелла, плавая вниз головой в состоянии невесомости посреди обитой мехом каюты космического корабля, стягивает с себя “костюм астронавта”. На эту первую и, наверно, последнюю за всю историю кино сцену стриптиза в невесомости ушло немало сил. Клод Ренуар, гениальный оператор-постановщик, племянник французского кинорежиссера Жана Ренуара, придумал, как ее отснять, когда принимал ванну в своем номере в отеле. Это было устроено следующим образом: декорации для космического корабля перевернули вверх ногами, и они оказались обращены к потолку огромного съемочного павильона. Поперек пространства установили панель из толстого стекла, а прямо над ней на балке закрепили камеру. Я должна была залезть по лестнице на стекло, так чтобы со стороны камеры казалось, что я как бы летаю перед каютой. Потом я должна была медленно раздеваться, в то время как вентилятор дул мне на волосы и на уже снятые детали костюма, которые тоже болтались в воздухе. Я с ужасом думала о том, что стекло может треснуть и что мне предстоит вертеться там в чем мать родила, выставив напоказ все свои несовершенства. Возразить мне всё так же в голову не пришло. Но Вадим пообещал разместить титры нужным образом и прикрыть ими всё, что полагается прикрывать, – так и получилось.

Труднее всего было спланировать те эпизоды, где Пигар, слепой ангел, летает в космосе с Барбареллой на руках. Специалист по дистанционному управлению нашел техническое решение: с диорамного серого экрана свисал горизонтальный вращающийся стальной шест. На его конце были винты с крюками, к которым крепились два металлических корсета. Один корсет изготовили по меркам для Джона Филлипа Ло, другой – для меня; корсеты плотно облегали наши тела, чтобы надетые поверх них костюмы не выглядели чересчур объемными.

Мы облачились во всё это – сначала в холодные металлические корсеты, затем в костюмы, – и с помощью проволоки, соединенной с механизмом дистанционного управления, на спине у Джона закрепили крылья. Потом нас подняли лебедкой, и мы стояли на платформе, а Джона еще и прицепили к крюку на конце шеста. Дальше мой корсет привинтили к передней части его корсета и придали мне такое положение, чтобы казалось, будто он меня несет. После того как мы оделись, поднялись на платформу и привинтились друг к другу, наступил момент истины. Поддерживавшую нас лебедку убрали, и мы зависли в воздухе, так что наши тазовые кости и промежности под весом наших тел оказались придавлены к корсетам.

Мы испытывали поистине адовы мучения. При этом надо было не забыть текст, напустить на себя томный вид и время от времени улыбаться. По сдавленным стонам Ло, который выдерживал еще и вес крыльев, я поняла, что ему больнее, чем мне, а я едва терпела боль. Никто даже не задумался о том, что станется с нашими несчастными промежностями! Джон всерьез опасался, что ему придется раньше времени прекратить половую жизнь.

Так мы и висели, а где-то в полумраке съемочного павильона технический работник с помощью механизма дистанционного управления крутил туда-сюда шест, чтобы Джон махал крыльями. Всё это время мимо двигалась пленка с изображением неба с облаками (их сфотографировали с самолета), которое проецировалось на серый экран позади нас. На наших лицах и костюмах небо с облаками не отображались, и если пленку не шевелили, даже проекции на экран не было видно. Мы с Джоном на самом деле никуда не перемещались – это только так казалось благодаря пленке. Как и было задумано. В наши дни фронтальная проекция – дело обычное, но тогда мы служили подопытными кроликами в новаторском эксперименте. Требовалось предельно аккуратно выполнять сразу несколько операций – поворачивать стальной шест синхронно с движением неба, согласованно управлять крыльями Пигара и правильно спроецировать изображение на серый растр. На отработку процесса ушли многие дни, а пока мы с Джоном оставались в подвешенном состоянии, наши интимные места потихоньку немели.

Мне не забыть первый день, когда мы наконец смогли посмотреть отснятый материал. Все очень волновались, поскольку до тех пор никто никогда не пробовал летать без тросов, а от правдоподобности этих сцен многое зависело. Существенную часть картины составлял воздушный бой. В просмотровой погас свет, начался фильм и… о, Боже!.. мы летели задом наперед! Это выглядело так забавно, что мы не удержались от смеха; мы упустили из виду одно крайне важное условие – направление движения облаков и земного пейзажа. Но стало ясно и то, что, если бы нас синхронизировали с фоном, всё получилось бы. Мы действительно как будто бы летели, он нес меня, словно нам и не больно вовсе, мимо проплывали облака и горы – только не в ту сторону.

Съемки дались мне нелегко, ценой многих синяков и шишек. Я подвергалась нападению заводных кукол. Меня запирали в пластиковом ящике с огромной стаей птиц, которые летали, клевались и какали мне на голову, на руки и лицо. То и дело мне приходилось съезжать вниз по пластиковым трубам и стоять в клубах вонючего дыма. Но когда я вижу, что вынуждены делать актеры в современных боевиках, то понимаю, что еще легко отделалась.

По нынешним меркам “Барбарелла” кажется вялым фильмом – впрочем, многим кинокритикам он и тогда показался вялым. Но, на мой взгляд, несовершенство спецэффектов и экстравагантный, фривольный юмор придают ему своеобразное очарование. Полин Кейл, кинокритик из еженедельника The New Yorker, так отозвалась о моей игре: “Невинность хорошей девочки из благополучной американской семьи – самое подходящее качество для героини порнографической комедии… Она с веселым кокетством признает греховность своих поступков, и это осознание невинной девочкой собственной испорченности и превращения в порочную женщину позволяет ей не скатиться до уровня заурядной голой актрисы”.

Ничего себе – “заурядная голая актриса”! Сейчас мне смешно, но тогда постоянное напряжение и чувство незащищенности во время съемок едва меня не доконало. Представьте себе – молодая женщина, которая ненавидит свое тело и жестоко страдает от булимии, в роли полуодетой, а то и вовсе раздетой секс-бомбочки. Каждое утро мне казалось, что сейчас Вадим проснется и поймет, что совершил чудовищную ошибку: “О господи! Нет, это не Бардо!”