Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника - Уильям Берк Страница 46

Хотя Герман, возможно, ожидал, что его незамедлительно доставят к Эйзенхауэру на самолете, этого не случилось. В глазах американцев Герман был уже не высшим чиновником государства или тем, с кем можно было вести переговоры, а военным преступником главного калибра. Его посадили на военный самолет и отвезли в дознавательный центр 7-й армии в Аугсбурге. Здесь, по указанию Эйзенхауэра, с ним обращались так же, как с любым другим военнопленным. Какая-либо надежда на встречу с Эйзенхауэром была окончательно разбита, когда его формально лишили всей власти, то есть Большого Железного креста (Großkreuz des Eisernen Kreuzes), Золотого маршальского жезла, медали Pour le Mérite и даже бриллиантового перстня. [211] Раздетый и униженный, он превратился из Германа-рейхсмаршала в Германа-обвиняемого.

* * *

Пока Герман оформлял первую жалобу на качество питания в дознавательном центре 7-й армии (SAIC) в Аугсбурге, другой Геринг, тоже боявшийся русских, явился с повинной в центр американской разведки в Зальцбурге 9 мая 1945 года. После краткой беседы с агентом Корпуса контрразведки (CIC) Б. Ф. Эдженбергером было “рекомендовано перенаправить Геринга, Альберта, в отделение CIC при штабе 7-й армии для дальнейших допросов и соответствующих распоряжений. Предположительно, субъект обладает разнообразной важной информацией, способной заинтересовать представителей высшего руководства”. [212] Вслед за этим 13 мая Альберт был арестован и направлен в SAIC в Аугсбурге для первичного допроса. Там он в последний раз воссоединился со старшим братом.

Пока Герман вышагивал по двору, Альберт смотрел из окна своей тюремной камеры. Братья встретились взглядами. Альберт получил разрешение отправиться на прогулку с братом, и после того, как они обнялись и сделали несколько шагов, старший попытался подбодрить младшего: “Мне очень жаль, Альберт, что тебе приходится так страдать из-за меня. Тебя скоро освободят! Когда это случится, пожалуйста, позаботься о моей жене и ребенке. Прощай!” [213] Интуиция подсказывала Альберту обратное. Он чувствовал, что не будет скорого освобождения, что дело нужно взять в свои руки и выстроить защиту. Под заголовоком Menschen, denen ich bei eigener Gefahr (dreimal Gestapo-Haftbefehle!) Leben oder Existenz rettete он начал составлять “список тридцати четырех”. Несмотря на его старания ясно указать следствию, как найти людей, которые могли бы дать показания в его пользу, вряд ли следователи вообще попытались связаться хоть с одним человеком из списка.

Это пренебрежительное отношение было особенно заметно при первом серьезном допросе Альберта, который проводил майор Пол Кубала. Ясно показывая, каким образом будут обращаться с Альбертом в течение всего его пребывания у американцев, Кубала писал: “Альберт Геринг утверждает, что вся его жизнь была не чем иным, как постоянной борьбой с гестапо. Складывается впечатление, что рейхсмаршал только тем и занимался, что выпутывал брата из неприятностей, в которые тот попадал, спасая пожилых евреек, отказываясь произносить “хайль Гитлер” и вежливо критикуя партию”. [214] Учитывая, что остаток его отчета написан подобным же саркастичным языком, становится понятно, что Кубала принял решение о виновности Альберта еще до его допроса. Для него невиновность Альберта была исключена уже на основании того простого факта, что они с Германом носили одну фамилию.

Вероятно, Кубалу особенно раздражало то, что Альберт говорил о Германе как о любом другом человеке, а не как о злодее-обжоре, каким он представал в газетах и пропагандистских репортажах. Альберт рассказал Кубале, что “Герман Геринг часто спасал ему жизнь и никогда не пытался остановить его самаритянскую деятельность, лишь предупреждая, что тому нужно помнить о его положении” и что “он твердо убежден, что война закончилась бы значительно раньше, если бы Гитлер сложил полномочия или умер, а брат Герман Геринг стал фюрером, как планировалось ранее”. [215]

* * *

Альберту с каждым днем становилось хуже, росло и его отчаяние. 17 августа 1945 года его перевели из недавно передислоцированного в Зекенхайм штаба SAIC в Нюрнберг, на скамью подсудимых, которую вскоре заполнят его старший брат и другие высокопоставленные обвиняемые. После короткого спарринга 3 сентября с полковником Джоном Х. Эйменом Альберта выпустили на ринг с младшим лейтенантом Уильямом (Биллом) Джексоном, нью-йоркским адвокатом и сыном одного из основных обвинителей Германа на Нюрнбергском трибунале, главного советника США Роберта Х. Джексона. Комментатором этого матча был назначен молодой переводчик по имени Ричард У. Зонненфельдт, еврейский эмигрант из северогерманского городка Гарделеген.

В 1938 году пятнадцатилетний Зонненфельдт бежал из Германии в Англию. Там в 1940 году его по ошибке интернировали как гражданина враждебного государства и, подобно малолетним воришкам хлеба и яблок в 1788 году, выслали в Австралию. Семнадцатилетнему парню пришлась не по вкусу австралийская жара, его тянуло в Европу, в центр боевых действий. Так началось его невероятное путешествие – через Индию, Южную Африку и Южную Америку, – которое закончилось церемонией получения американского гражданства в Балтиморе и сразу после этого – вступлением в ряды армии США. Он гордо сражался под звездно-полосатым флагом в Арденнах, а теперь в Нюрнберге сделался главным переводчиком обвинения от американцев. Здесь он мог выступать против таких, как Герман Геринг. “Да, мне было всего двадцать два. И я оказался лицом к лицу с людьми, разрушившими мир”, – говорит Зонненфельдт. [216]

Но теперь Зонненфельдт мучительно пытался понять этих двух братьев: одного, который, по его словам, “разрушил мир”, и другого, который, напротив, сделал мир лучше. Подобно тому как последствия их поступков разительно отличались друг от друга, Зонненфельдт находил мало общего и в их внешности и поведении, как будто они вовсе и не были родственниками. Как он отмечал в своих мемуарах Mehr als ein Leben (“Больше, чем одна жизнь”), “не могло быть большего контраста, чем между этими двумя братьями. Герман был невысок, полон, авторитарен, напыщен. Альберт, напротив, высок, худ и угодлив”. [217]