1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей М. Мелехов Страница 47

Прежде всего, сам же он и говорит: вероятность подобного совпадения – «всё равно, что во время дуэли попасть пулей в пулю противника». Это тем более невозможно, имея в виду, что чуть ли не вся Красная Армия (от Жукова с Тимошенко – до лейтенантов Петрова и Покрышкина) знала о дате и часто даже времени германского выступления. Гораздо менее невероятной звучит моя гипотеза о «козырной карте». Разумеется, её вряд ли получится обосновать с помощью найденных в архивах документов: если они и были, их давным-давно уничтожили (или уничтожают сейчас – в процессе так называемой «оцифровки»). Несмотря на это, моя теория объясняет загадочные события, происходившие 20–22 июня 1941 года, с точки зрения, которая:

1) исключает «идиотизм», «доверчивость» и «душевный паралич» Сталина, якобы проявленные им накануне войны;

2) строится на обширном базисе косвенной информации. Считаю, что я достаточно убедительно продемонстрировал, что Сталин вполне мог считать, что имел «технические» возможности для устранения Гитлера. Предположение о существовании подобного плана полностью укладывается в «модус операнди» советского диктатора и его спецслужб, оно соответствует и повадкам партии большевиков в целом;

3) позволяет сделать допущение о том, что некое несчастливое для планов Сталина «совпадение» скорее всего действительно имело место, но было при этом гораздо менее невероятным, чем в версии, которой придерживается М. Солонин. Я предполагаю, что «невезучесть» советского деспота заключалась в следующем: в последний момент сразу несколько планов по устранению Гитлера одновременно пошли наперекосяк. Такое Сталину действительно было трудно предположить – особенно, если это произошло уже после получения донесения о том, что как минимум один из вариантов ликвидации фюрера «выстрелил», и оставалось лишь ждать скорых и приятных известий на этот счёт;

4) позволяет понять временную цепочку между ликвидацией Гитлера, задуманной Сталиным провокацией (или началом нападения Вермахта – что, по сути, послужило бы нечаянно оказанной немцами Сталину «услугой»), назначенным на 23 июня началом открытой фазой мобилизации и запланированным на конец июня «двойным ответным ударом» Красной Армии. Дело в том, что за смертью «бесноватого» наверняка последовала бы некая стратегическая пауза, в ходе которой новые правители Германии попытались бы «замять» инцидент на границе и предотвратить совсем не нужную им войну с рассерженным СССР. 120 дивизий ударного эшелона Вермахта при этом топтались бы на месте и/или начинали бы отвод войск от границы. Красная Армия тем временем спокойно провела бы открытую фазу мобилизации, за 2–3 дня (начиная с 23 июня) довела бы численность приграничных частей и соединений до штатов военного времени и окончательно вывела бы 171+ дивизий первого стратегического эшелона на исходные позиции для нападения.

На эту мысль наводят и факты, свидетельствующие о том, что окончание (или начало) ряда мероприятий, проводимых в Красной Армии, были завязаны не на 21 июня и не на 1 июля, а на дни между этими двумя датами. Так, Р. Иринархов подсказывает, что «21 июня командование 47-го и 44-го стрелковых корпусов, 17, 50, 121 и 161-й дивизий получило распоряжение штаба округа (ЗапОВО) на передислокацию своих частей на запад, которая была назначена на 23 июня» («1941. Пропущенный удар», с. 264). Ссылаясь на с. 11–12 «Сборника боевых документов Великой Отечественной войны» № 35, М. Солонин приводит «Приказ командующего Прибалтийского ОВО № 0052 от 15 июня 1941 г.: «...Установку противотанковых мин и проволочных заграждений перед передним краем укреплённой полосы готовить с таким расчётом, чтобы в течение трёх часов минное поле было установлено (прим. автора: насколько я в курсе, никаких минных полей в ПрибОВО так и не установили)... Проволочные заграждения начать устанавливать немедленно... С первого часа боевых действий организовать охранение своего тыла, а всех лиц, внушающих подозрение, немедленно задерживать и устанавливать быстро их личность... Самолёты на аэродромах рассредоточить и замаскировать в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию, но сохраняя при этом полную готовность к вылету. Парки танковых частей и артиллерии рассредоточить, разместить в лесах, тщательно замаскировать, сохраняя при этом возможность в установленные сроки собраться по тревоге... Командующему армией, командиру корпуса и дивизии составить календарный план выполнения приказа, который полностью выполнить к 25 июня с.г.» («23 июня – «День М», с. 265).

Как это ни странно, но я пришёл к примерно той же дате: 22 июня – «провокация»; 23 июня – объявляется открытая фаза мобилизации, за два-три дня (как и планировалось мобпланом) приграничные дивизии доводятся до штатов военного времени; к 1 июля – закончены последние приготовления, касающиеся соединений 1-го стратегического эшелона, а большая часть войск 2-го уже разгрузилась в западных округах. В зависимости от обстановки, Красная Армия смогла бы нанести полновесный внезапный удар начиная уже примерно с 26 июня. Стали бы ждать выходных?.. Думаю, гораздо большее значение имел бы момент начала отвода германских войск от восточной границы, а также его темпы.

С чего я вообще взял, что переговоры по «улаживанию инцидента» таки должны были состояться? Дело в том, что, помимо Мартина Бормана, Сталин, по моему мнению, мог общаться с ещё одной группой «заинтересованных лиц». Именно для них, напомню, советские генералы с адмиралами тоскливо потели в театрах и клубах, а целые пехотные дивизии усердно поднимали пыль на приграничных дорогах, отходя на пятьдесят километров в тыл. Я предполагаю, что существует связь между Сообщением/Заявлением ТАСС от 13 июня, статьей-«требованием» в New York Times от 15 июня (и, вполне возможно, похожими статьями в других ведущих изданиях мира), показушным снижением боеготовности многих приграничных частей и соединений Красной Армии 20–21 июня и полной уверенностью Сталина в том, что только он может начать войну между СССР и Германией. Я, разумеется, не знаю, кто были эти загадочные «собеседники» (и были ли они вообще), но предположить могу. Моя ставка – на немецких генералов. Поясню логику данного вывода.

Во-первых, существует огромный массив фактов, подтверждающих, что в среде германского генералитета всегда существовала то более, то менее активная оппозиция нацистскому режиму в общем и Гитлеру в частности. Документально известно как минимум об одном – условно «западном» – «крыле» заговора. Это крыло, включавшее на разных этапах таких людей, как Канарис, Бек, Гальдер, Шахт (а также многие другие видные фигуры германского истеблишмента), предприняло по крайней мере две попытки убийства фюрера. Обе – подложенная 13 марта 1943 года в самолёт Гитлера бомба (не взорвалась) и состоявшийся взрыв в «Вольфшанце» 20 июля 1944 года – вполне достоверно показаны в американском фильме «Валькирия». Гораздо меньше известно о тех немецких офицерах, которые сотрудничали с советскими спецслужбами. Тем не менее, после проведённой нами «инвентаризации» сталинских разведактивов, имевшихся в его распоряжении в Германии накануне и в ходе войны, мы знаем о том, что существовали как миниум две группы немецких офицеров, так или иначе помогавших СССР. Это – упомянутая Резуном-Суворовым группа «Викинг» и загадочный информатор Рёсслера («Люси») – уже упоминавшийся суперагент «Вертер», которого с довольно неуклюжим (а потому подозрительным) старанием пытался прикрыть бывший главный диверсант НКВД П. Судоплатов. Не исключено, правда, что была и ещё одна группа (и даже группы), о которых мы не знаем и не узнаем никогда. Напомню: практически всё, что нам известно о сталинских агентах, стало достоянием гласности благодаря провалам, предательству и выборочному открытию архивов (в первую очередь немецких).