1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей М. Мелехов Страница 46

Как объяснить необъяснимое?..

Считаю, что ближе всего к разгадке тайны этих, казалось бы, необъяснимых событий подошёл Марк Солонин в своей статье «Три плана товарища Сталина». Вкратце его точка зрения заключается в следующем. Как минимум с марта 1940 года в Генштабе Красной Армии существовал план войны с Германией, который представлял собой план проведения грандиозной наступательной операции за пределами СССР. Начиная с сентября 1940 года все варианты оперативного плана предусматривали развёртывание главных сил Красной Армии в районе так называемого Львовского выступа для нанесения удара в общем направлении на Краков—Катовице. Якобы имевшее место ошибочное «предчувствие» Сталина в отношении южного (к югу от Припятских болот) направления возможного удара немцев здесь ни при чём: с самого начала речь шла о первом внезапном ударе Красной Армии. Стратегический замысел – ударить в место, наименее защищённое немецкими укрепрайонами и наиболее благоприятное для действий больших масс советских танков. Цель – отрезать Германию от источников нефти и продовольствия и, таким образом, обеспечить её неминуемое поражение из-за отсутствия стратегических ресурсов. «Скорее всего, – пишет М. Солонин о возможной первоначально планировавшейся дате советского вторжения, – речь шла о лете 1942 года». Именно к 1942 году он относит и загадочную запись, сделанную рукой Ватутина на рассекреченной части Доклада Генштаба Красной Армии от 11 марта 1941 г.: «Наступление начать 12.6». «В какой-то момент весны 1941 г., – развивает свою мысль М. Солонин, – Сталин понял, что «оттянуть» до лета следующего года не удастся, и нанести удар первым возможно лишь в том случае, если Красная Армия начнёт наступление не позднее сентября 1941 года».

Он даже определяет временные рамки, когда было принято соответствующее окончательное решение приблизить дату нападения на Германию: не раньше 6 апреля 1941 г. – и не позже 24 мая 1941 г. Первая дата – день подписания договора о дружбе и взаимопомощи с путчистским правительством Югославии, что означало конец нормальных отношений с Германией и очередной прямой вызов Гитлеру. Была, что называется, «пройдена точка невозврата». 24 мая 1941 года – дата проведения самого загадочного совещания советского военного и политического руководства, по поводу повестки дня которого до сих пор ничего не известно. Многие историки, тем не менее, считают, что именно в этот день до командующих приграничными округами (фронтами) довели содержание бывших до сей поры абсолютно секретными оперативных планов. В другой своей работе – «23 июня – «День М» – М. Солонин несколько сужает рамки принятия упомянутого решения: теперь временной диапазон находится между 6 апреля и 5 мая 1941 года (с. 160). Последняя дата, по-видимому, выбрана в связи с тем, что именно в этот день в округа ушла некая – до сих пор засекреченная – директива Генштаба, которая, по мысли В. Суворова, как раз и ориентировала Красную Армию на подготовку к нападению на Германию и её союзников. В тот же день Сталин назначил себя премьером и произнёс знаменитую (и тоже до сих пор не найденную) «милитаристскую речь» перед выпускниками военных академий, основные тезисы которой, тем не менее, известны благодаря воспоминаниям десятков свидетелей. М. Солонин считает, что Сталину пришлось повторно приблизить дату удара по Германии, и что произошло это «в середине июня (где-то между 10-м и 20-м числами)» (там же, с. 280). Насколько я понимаю, уважаемый историк, изучивший журнал посещений Сталина и отметивший дни, когда в кабинете вождя собирались наиболее представительные контингенты высших военных, склоняется в пользу 18 июня.

Я пришёл практически к тому же выводу. Правда, при этом я исходил из своей гипотезы о том, что советский «день М» был завязан на окончательно определённый фюрером день германского нападения (которое, согласно сталинскому плану, не должно было состояться). «Точка невозврата» для Гитлера, напомню, приходилась на 17 июня: именно этот день ещё 10 июня был определён Вермахту в качестве последнего, когда план «Барбаросса» ещё можно было отменить или перенести. Получив сигнал о подтверждении даты нападения, вечером 18 июня немецкие танковые и моторизованные соединения начали покидать районы выжидания и занимать исходные районы у границы. Это, разумеется, было зафиксировано советскими разведорганами: я привёл немало свидетельств этого в книге «22 июня: никакой внезапности не было!». Вечером того же дня – 18 июня – точно такие же действия начали совершать и советские мехкорпуса. Чуть позже – 19–21 июня – были окончательно созданы и выведены на передовые КП управления фронтов, приведены в состояние повышенной боевой готовности большинство частей и соединений приграничных округов, а также советский военно-морской флот.

Так или иначе, «скорректированная» дата советского удара «по Солонину» – в диапазоне с середины июня до конца августа 1941 г. «Вероятно, – утверждает историк, – предполагалось начать наступление Красной Армии в последних числах июня 1941 г. В рамках этого плана... днём начала открытой мобилизации был установлен понедельник, 23 июня 1941 г.» (сборник «Правда Виктора Суворова. Окончательное решение», с. 88). Я готов согласиться с мнением М. Солонина, который (вместе с К. Закорецким) и подтолкнул меня к тому же выводу: начало Большой войны должна была ознаменовать «Большая провокация», организованная самим же Сталиным. Организационной подготовке такой провокации именно в этот период – 22 июня 1941 года – я посвятил одну из глав данной работы.

Вместе с тем, я не согласен с М. Солониным в том, что потрясённым вождь мирового пролетариата оказался из-за «невероятного совпадения». Мол, Вермахт ударил как раз в тот момент, когда «сталинские соколы», сев в кабины импортных германских Ju-88 и родных советских ДБ-3 и СБ, готовились взлететь в небо, чтобы отбомбиться по советским городам. Кстати, возможно, что и взлетели: я уже упоминал в предыдущих главах о довольно многочисленных фактах проведения советскими военно-воздушными силами загадочных ночных учений в ночь с 21 на 22 июня 1941 года. Ранее я приводил факты и того, что именно в эту ночь всяческие «экспериментальные/опытные/показательные» учения возле границы вдруг затеяли проводить не только авиаторы, но и представители других родов войск – например, артиллеристы и пехотинцы. Также из перечисленных мною фактов становится ясно и то, что происходили эти ночные «тренировки» с до сих пор неизвестной тематикой практически на всём протяжении советско-германской границы: в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Не попалось мне соответствующей информации о ночных манёврах советских ВВС и других родов войск в ночь с 21 на 22 июня 1941 года пока лишь в отношении самых северных и самых южных участков будущего противостояния – на границах с Норвегией, Финляндией и Румынией. Между прочим, если военные занимаются учениями, да ещё и в приграничье, то принимающие в них участие части и соединения автоматически находятся в состоянии повышенной боевой готовности. Во всяком случае, именно так обстояло дело во время моей собственной службы «под знамёнами» в середине 80-х. Скажем, если армии стран Варшавского Договора проводили совместные учения по отражению воздушного нападения НАТО, то все соединения ПВО в западных районах СССР «стояли на ушах» и часто спали не раздеваясь в течение как минимум недели. Но вернёмся к М. Солонину...