Владимир Мономах - Василий Седугин Страница 47

Не успел сесть на свое место Боняк, как поднялся Мономах и стал обвинять половецких ханов в разбое. Воевать следует не с мирным населением, а с войском, говорил он. Пусть не думают ханы, что это сойдет им с рук; грабя и насилуя простых жителей, они подвергают смертельной опасности своих подданных. Можно представить, как поведут себя русские воины, когда войдут в пределы половецких степей…

Выступали и другие князья и ханы, изливая накопившиеся обиды. Так продолжалось день, второй, третий… Наконец 15 сентября 1101 года правители дали обещание хранить мир, не нарушать чужих рубежей, а русские земли отныне перестанут платить ежегодные денежные уклады половецким коленам и путь на обе стороны для послов будет чист.

На следующий день шатры были свернуты и поле под Саковом очистилось. Ханы ускакали в степи, а князья разъехались по своим городам.

С разным настроением расставались Святополк и Мономах. Великий князь был горд, что впервые удалось ему собрать в одном шатре столько князей и ханов, что впервые они установили договор о нормальных отношениях, и верил, что он будет соблюдаться обеими сторонами. Об этом он и сказал напоследок:

– Думаю, на десятки лет Русь избавилась от разорительных набегов. Народ нам скажет спасибо.

Мономах кивнул головой в знак согласия и ничего не ответил. Он признавал успех совещания, знал, что на Руси это известие встретят с радостью, но по-прежнему не верил в долговечность мира.

Конец 1101 и первая половина 1102 года прошли спокойно. Степь будто вымерла. В Киеве и Чернигове ликовали и втайне подсмеивались над Мономахом: неужели он до сих пор не бросил мысль о походе в глубь степи? Нет, он не расстался с ней. Сорок лет половецких набегов доказывали его правоту. Он продолжал готовить свое войско к вторжению в половецкие земли, перебирал народ в Переяславле, ездил с этой целью в Новгород к Мстиславу, оттуда в Смоленск и Ростов к Святославу. К этому времени Гита родила своего восьмого сына, которого нарекли Андреем в честь греческого святого Андрея Стратилата. После этого она занемогла и на долгие недели оставалась в Переяславле, не сопровождая, как обычно, мужа в его поездках по городам и волостям.

Осенью 1102 года во время пребывания в Смоленске ему пришла весть из Киева, поданная Святополком через срочного гонца: Боняк вошел в Переяславскую землю, ограбил волость, идет к городкам на реке Суле.

Вот оно, началось! Половцы получили год хорошей передышки, раскололи намечавшийся единый строй русских князей и ныне, как всегда по осени, на сытых, откормленных за лето конях ринулись на Русь. Опытный, хитрый и изворотливый Боняк оказался первым, но следом за ним жди и других ханов. Хорошо, что у него стоят обученные рати, готовые хоть сегодня сразиться с кочевниками!

Владимир застал Святополка крайне озабоченным.

– Боняк спалил пограничные крепости по реке Суле и внезапно пропал, ушел в неизвестном направлении. Куда, по-твоему, он мог пойти?

Мономах подумал, ответил:

– Возможно, в степь вернулся, но это маловероятно. В сторону Киева он не пойдет, знает, что мы его здесь ждем. Стало быть, один путь ему остается – на север, в глубь русских земель. Там нетронутые селения и города, есть чем поживиться.

– Тогда выступаем по дороге на Прилук и далее к Путивлю, может, удастся перекрыть пути этому хищнику.

Взяв конных дружинников, оба князя отправились по обозначенной дороге. Но при подходе к Прилукам их догнал гонец с известием, что Боняк прошел вдоль половецкой границы, переправился через Днепр и теперь громит поселения совсем в другой стороне – по реке Рось.

– До чего же изворотливый и изобретательный человек! – невольно вырвалось у Святополка. – Это ведь надо, так хитро нас обвести! Мы даже не подумали, что он может пойти этим путем!

– И в который раз обманывает… А помнишь, как он чуть Киев не захватил ранним утром? Думала стража, что торговый обоз движется к городу, даже тревоги не подняли… Но сколько кувшин ни ходит по воду, все равно сломит голову! Думаю, что настигну его где-нибудь и изрублю к чертовой матери! – в сердцах проговорил Мономах.

Пока поворачивали обратно, пока скакали по размытой дождями дороге, пока переправились через Днепр, Боняк разграбил волости и успел скрыться в степи. Только осталась перепаханная колесами и разбитая копытами земля с лужицами грязноватой дождевой воды, да впопыхах брошенные кое-где награбленные вещи…

Возвращались молча. Хотелось Мономаху укорить великого князя за близорукость, за то, что поверил степным разбойникам. Послушай его, Мономаха, совета, не на Руси был бы сейчас Боняк, не грабил и не разорял бы селения, а прятался где-нибудь в степи возле Азовского или Черного морей от карающего русского меча и жители не испытывали бы ужаса от набега кочевников. Но промолчал Мономах, зная, что Святополк думает о том же. И – верно: после долгого молчания он вздохнул, огляделся и произнес изменившимся голосом:

– Сегодня же направлю приглашения князьям, чтобы собирались на съезд. Будем решать вопрос о выходе в глубь половецких степей всеми нашими силами.

Новый 1103 год начался со знамений. В конце января три дня стояла над Русью пожарная заря и был такой свет всю ночь, как от полной светящейся луны. 5 февраля было знамение на Луне, а 7 февраля на Солнце: огородилось солнце тремя дугами и были другие дуги, хребтами одна к другой. Благоверные люди молились Богу со слезами, некоторые считали – эти знамения ко злу, а другие – к добру.

В начале марта 1103 года собрались Святополк и Мономах со своими дружинами в Долобске. Мономах понимал важность момента, знал, что если упустит его, потом не скоро представится возможность объединить силы для разгрома половцев. На их дружины – киевскую и переяславскую – смотрели рати во всех княжествах Руси, их веское слово порой было главным, определяющим для принятия решения на местах.

Воины расположились возле небольшого Долобского озера. Сидели на пологом берегу, обогреваемом щедрым весенним солнышком; уже взошла на нем молодая изумрудно-чистая травка, не успевшая покрыться пылью. В совершенно неподвижную гладь озера опрокинулось голубое небо, так насыщенное голубизной и такое бездонное, что дух захватывало. Размашисто распростерлось по нему легкое белесое перистое облако, по краям которого жались коричнево-темные, местами багровые от солнечных лучей маленькие тучки; слева, в конце озера плавало ослепительно белое утреннее солнце. И все это окаймлялось отражением прибрежных деревьев, опрокинутыми вершинами вниз, и стояли они, будто рисованные единым мазком большого мастера, темно-зеленые, строгие и величественные. Окрестность озера наполнялась криком, кряком, посвистом крыльев. Возбужденно носились стайки чирков и шилохвосток, на воде качались семьи уток. Стайки уточек, выставив красные перепончатые лапки, опускались на воду.

Святополк первое слово предоставил Мономаху. Тот на какое-то время смешался, потому что не готов был открывать совещание, но потом собрался и кратко изложил свой замысел: ударить по половцам тогда, когда они не ожидают – ранней весной; кони после зимней бескормицы у них еще не набрали сил и не смогут по быстроте соревноваться с конями русов. Дело в том, что совсем недавно, четыре десятилетия назад, они кочевали за Волгой, где зимы малоснежные, лошади питались подножным кормом, поэтому не приходилось заготавливать сено на зиму. В Причерноморье наметаются огромные сугробы, вся надежда была на косу, которой кочевники еще не научились пользоваться так, как земледельцы-русы; сена, как правило, на всю зиму хватало с натяжкой, кони голодали, тощали и были малобоеспособны.