Детство Понтия Пилата. Трудный вторник - Юрий Вяземский Страница 47

Иск был решительно отклонен Варом. Сегесту было велено больше нигде и ни при каких обстоятельствах не бранить своего нового зятя и не подвергать сомнению бракосочетание «верного друга Рима». Арминия же Вар призвал к себе и так построил с ним разговор, что скоро в палатке Публия Квинтилия появился тяжелый сундук, в котором одних золотых гривн, как говорят, было не менее полусотни.

(3) Сообщив об этих подробностях, историки, на которых я опираюсь, принимаются пространно рассуждать о человеческих страстях, о любви, о стрелах Амура, которыми, дескать, изменяются не только людские жизни, но судьбы целых народов движутся и вершатся.

А штука в том, дорогой Луций, что на самом деле Арминий вовсе не любил Туснельду и долгое время совершенно не обращал на нее внимания, хотя она чуть ли не с детства вздыхала о нем и при встрече призывно смотрела на него. Но так глядели на этого красавца чуть ли не все германские девушки, и стоило ему только пальцем поманить… Ну, ты понимаешь.

Так что зря витийствуют историки, пустыми разглагольствованиями о любви скрывая от нас истинную суть события.

XI. Дело было вот в чем:

Добившись главенства над херусками и довольно скоро подчинив себе три соседних племени – хаттов, марсов и бруктеров, Арминий тайно приступил к реализации второй части своего далеко идущего плана. А именно: возмутить германские племена против римской власти, поднять мощное и широкое восстание, вытеснить римлян из Германии и между Рейном и Альбисом создать собственное германское царство, наподобие того, которое за несколько лет до этого учредил Маробод к юго-востоку от земли херусков, объединив под началом маркоманов могущественных лугиев, свирепых лангобардов и воинственных семнонов.

Роль царя в этом новом германском царстве честолюбивый Арминий, разумеется, отводил себе.

Разъезжая по землям херусков, хаттов, бруктеров и марсов, якобы для того, чтобы следить за подвластными ему округами и наводить там порядок, Арминий произносил речи, пламенные и гневные, тайные и подлые по отношению к римлянам, которые во всем ему доверяли. Вот краткая суть его речей:

«Мы потеряли свободу, ибо вот уже несколько лет между Альбисом и Рейном мы видим розги, секиры и тоги – эти мерзкие символы римского военного и гражданского господства над нами.

Другие народы, не знакомые с римским владычеством, не испытывают того унижения, которому мы добровольно подвергаем себя, в виде так называемых налогов отдавая чужеземным захватчикам часть нашего имущества и безропотно подставляя головы наших товарищей под мечи римских судей и палачей.

Мы потеряли наших бессмертных богов, трусливо согласившись вместо них поклоняться смертному человеку, владыке римлян, Цезарю Августу, и в городе убиев на Рейне, перед его мерзким истуканом приносит кощунственные жертвы сын великого Сегеста, блистательный Сегимунд, брат прекрасной Туснельды.

Мы честь и совесть свою утратили, забыв об унаследованной от предков свободе, об исконных германских богах – Отане, Сеге, Танфане.

Посему, если осталась в вас хотя бы капля древней свевской крови, если вы любите родину, уважаете предков, почитаете старину, если люди вы, а не покорные скоты, если вы германские мужчины, а не трусливые галльские женщины, если вы доблестные воины, а не грязные землекопатели и вонючие козопасы…» Ну, и так далее и тому подобное. С непременным конечным выводом: «Следуйте за мной, честным Арминием, который поведет вас к свободе и славе, прочь от зловонного рабства и мерзостного унижения».

И обращаясь к хаттам, марсам и бруктерам, Арминий всякий раз напоминал им о том, что они утратили свои исконные земли, в то время как херуски остались в своих прежних владениях, и, стало быть, херуски – самые бескорыстные борцы против римского господства, за свободу Германии.

Конечно же, Арминий говорил и о том, что время для восстания сейчас крайне удачное, так как в Паннонии и Иллирике свирепствует обширный мятеж, на подавление которого брошены все лучшие римские легионы, а здесь, в Нижней Германии, лишь Семнадцатый Друзов состоит из храбрых и опытных солдат.

Известно мне, что к четырем подвластным ему племенам Арминий хотел присоединить как можно больше соседей и посылал гонцов даже к семнонам и лангобардам. Но те ответили его эмиссарам, что подчиняются маркоманскому царю Марободу, а тот сохраняет нейтралитет в отношении Рима.

XII. Как я уже вспоминал, давно восхищалась Арминием и, стало быть, теперь поддерживала все его устремления и призывы знатная херускская молодежь, среди которой особенно следует выделить сына Сегимера Сезитака и сына Сегеста и брата Туснельды Сегимунда – того самого, которого римляне поставили верховным жрецом у жертвенника божественному Августу в городе убиев.

А, так сказать, зрелые и владетельные германские князья, как часто бывает в подобных ситуациях, разделились на две партии. Верность Риму сохраняли из упомянутых мной Зигмер, отец Арминия, Сегест, отец Туснельды, и Флав, старший брат Арминия. К противоположной же партии – «партии патриотов», как называли ее сами германцы, или «партии заговорщиков», как называют ее римские историки, – к этой партии принадлежали сам Арминий, его дядя Ингвиомер, Сегимер, брат Сегеста, а также Сегимунд и Сезитак.

Уже этот перечень дает представление, что партия заговорщиков была намного сильнее партии верноподданных. Тем более, что Зигмер, как я говорил, почти не принимал участия в государственных делах, а Флав, брат Арминия, вовсе жил в Италии.

По сути, римскую власть среди херусков поддерживал один Сегест. Но этот Сегест, напомню, во-первых, был крайне влиятельной фигурой, во-вторых, пользовался большим доверием у римлян вообще и у Публия Квинтилия Вара – в частности; в-третьих, Арминий поставил его управлять бруктерами, а именно в земле бруктеров планировалось устроить западню и разгромить римские легионы.

Короче, Сегест, как никто другой, мешал планам Арминия…

Ты понял, мудрый Луций Сенека, куда я клоню?

(2) Совершенно верно! Арминий, который до этого даже не замечал Туснельды – а, по свидетельству некоторых, насмехался над ее воздыханиями и подшучивал над ее внешностью (она, якобы, была косоглаза, и на лице у нее было несколько больших бородавок, которые германские женщины никогда не выводят), – Арминий вдруг похищает эту красавицу и делает ее свой женой!

Тем самым, как говорится, убивает сразу двух кабанов. Во-первых, разъяренный Сегест сам отказывается от руководства бруктерами.

(3) Во-вторых, когда через некоторое время Сегест, проведав о готовящемся заговоре, является к Публию Вару и начинает обвинять Арминия, Ингвиомера и Сегимера в том, что они тайно подговаривают германцев и, судя по всему, готовят возмущение против Рима, ты, конечно, догадываешься, что отвечает ему Вар?

Правильно! Вар усмехается и говорит: «Ненавистный тебе Арминий и мой лучший друг, может быть, и заговорщик. Его дядя, давнишний гостеприимец второго трибуна Тиберия и личный знакомец принцепса Августа, – ладно, он все-таки близкий родственник Арминию, и пусть тоже станет злоумышленником. Но собственного брата своего, честного и верного Сегимера, с какой стати ты обличаешь передо мной? Ведь он не крал у тебя твоей дочери и своей племянницы? За что же ты на него злобствуешь и наводишь напраслину?»