Елизавета I - Кэролли Эриксон Страница 48

Но когда разнесся слух, что на реке видели и Елизавету и что направляется она в Гринвич на какой-то жалкой лодчонке, предоставленной ей сестрой, и сопровождают принцессу крови всего несколько человек, толпа проявила «большое недовольство». Марию стали винить в дурном отношении к сестре, а заодно в жестоких казнях на костре, урожае, загнившем на корню, и даже в скверной погоде. Людям казалось, что Мария хочет скрыть от них Елизавету, их будущую королеву, «желанную повелительницу».

И рек Господь: «Элизабет,

Веди свой край путем побед!

Ты волю выполнишь мою,

И зло предательства в краю Твоем искоренится!»

Возносят люди сонм молитв, Господь внемлит,

Господь хранит Британии царицу!

Жажда людей хоть краем глаза посмотреть на Елизавету была утолена несколько недель спустя, когда Мария, тоскуя без Филиппа и с трудом перенося присутствие Елизаветы при дворе, позволила ей вернуться в Хэтфилд.

В Лондоне появление принцессы в сопровождении совсем небольшой свиты вызвало настоящий переполох. «На улицы высыпали стар и млад, — записывает свидетель, — и приветствовали ее с таким энтузиазмом и с такими изъявлениями преданности и любви, что Елизавета напугалась, как бы не вызвать ревность при дворе». Взрывы рукоплесканий, приветственные крики, стук каблуков, сотрясая сухой осенний воздух, разносились на несколько кварталов; стоило Елизавете только появиться — грациозной, стройной, живо напоминающей своими тонкими чертами и золотистым отливом волос отца, по-королевски сидящей на красиво гарцующей лошади, как толпа приходила в совершенное неистовство.

Впрочем, как бы ни грел Елизавете душу такой прием, она прекрасно понимала, что лучше не искушать судьбу, иначе сестра вконец разъярится. Она повернула лошадь назад и, разрушив строй ливрейных слуг, заняла место где-то среди придворных, так, «словно хотела скрыться от горожан»; так и оставалась принцесса в тени до самой границы города.

Едва обосновавшись в старом замке, который покинула полтора года назад, Елизавета немедленно занялась своей свитой. Подбирала она людей с величайшим тщанием и осторожностью, тем более что в желающих прислуживать ей недостатка не было. Но приходилось считаться с возможной реакцией королевы. Многим принцесса вынуждена была отказать, но даже их разочарование Елизавета обернула себе на пользу, сославшись на недостаток средств. Она, видите ли, просто не может позволить себе жить на широкую ногу; десяти тысячи крон, что оставил ей отец, решительно не хватает на то, чтобы содержать большой штат прислуги. На самом же деле она, разумеется, просто не отваживалась на роскошь — по той же причине, по которой стремилась умерить восторги встречающих ее жителей Лондона. А ссылаясь на бедность, она зарабатывала лишние симпатии и в то же время бросала тень на Марию, которая, выходит, вынуждает второе лицо в государстве жить в таких стесненных условиях.

Впрочем, денег на то, чтобы призвать к себе самых близких людей, тех, что окружали принцессу в детстве и юности, конечно, хватало. То были Бланш и Томас Перри, а также Кэт Эшли — в царствование Марии ее муж Джон учился за границей, в Падуе. Ну и новые приближенные появились — испытанный мастер придворной интриги Пьедемонто Кастильоне, учитель итальянского, и юный математик Джон Ди, которого только недавно освободили из тюрьмы, где он каждый день ожидал казни.

Ди имел несчастье заняться составлением гороскопов королевы, короля и принцессы Елизаветы; его тут же заподозрили в тайном намерении заворожить Марию, ибо как раз в это время стало выясняться, что с беременностью что-то неладно. В конце концов Джона Ди отпустили, но до этого он успел вкусить все прелести тюрьмы. Его сокамерник Бартлет Грин, деливший с ним жесткий соломенный матрас, был сожжен заживо.

Ну а помимо них — Роджер Эшем, некоторое время прослуживший в качестве латиниста при дворе Марии и Филиппа, а теперь вернувшийся к Елизавете. После удаления из Хэтфилда несколько лет назад он отправился с английским посольством в Германию, затем вновь очутился в Кембридже, где дела у него совсем не пошли. Наконец он получил назначение при дворе, с которым пришли относительное материальное благополучие и ферма в Эссексе, а он сильно нуждался и в том и в другом, поскольку только что женился на некоей Маргарет Хау. Как ни странно, протестантское вероисповедание практически не помешало ему при дворе; Мария ценила его, несмотря ни на что, а кардинал Поул относился «вполне дружески» — интеллектуальная близость оказалась сильнее конфессиональных различий. В общем, теперь он вполне наслаждался жизнью. «Ничего мне больше не надо, — писал он близкому другу, — видит Бог, все у меня хорошо».

И как прежде, особую радость доставляло ему совместное с Елизаветой чтение греков. Теперь они занялись Демосфеном, его речью «О короне». «Она читает ее мне, — передает свои впечатления Эшем, — и, кажется, схватывает все — не только особенности языка и смысл высказывания, но и… нравы людей, стиль жизни, характер городского быта. Просто поразительно».

Политическое чутье Елизаветы обострялось с каждым годом, чему в большой степени способствовало ее положение — при Марии она постоянно как бы ходила по острию ножа. Елизавету никогда не учили искусству управления, но чтение классиков немало открыло ей в механизме жизни античного общества, и к тому же отрезвляющим практическим (хотя и негативным) уроком стало пристальное наблюдение за двором королевы.

Мария, отмечала она, приступила к делу с величайшим усердием, однако же ее стремления подрывались окружением, видевшим в ней только слабую женщину. Замужество лишь укрепило этот взгляд, к тому же Мария выказывала принцу Филиппу величайшее почтение, едва ли на троне ему место не уступила, пусть и продолжала усердно трудиться как за рабочим столом, так и за столом заседаний Тайного совета. Таким образом, она сама отодвинула себя в тень — всего лишь королевская жена, а не самодержица; помимо всего прочего, это дурно сказывалось на ее душевном здоровье, отнимало веру в себя.

Ясно видя, что Елизавета стремительно растет как политик, Эшем тем не менее в первую очередь восхищался ее лингвистическими дарованиями и неотделимым от них ораторским искусством. Да и сама Елизавета, возвращаясь много лет спустя к этим временам, отмечала, что примерно к двадцати пяти годам свободно говорила на шести, помимо родного, языках. В общем — выдающаяся личность. Имея в виду и образованность ее, и царственный вид, один ученый, оказавшийся проездом в Хэтфилде (Эшем называет его просто Ме- теллом), отмечает, что «познакомиться с Елизаветой для него было важнее, чем познакомиться с Англией».

Окруженная в Хэтфилде самыми близкими людьми, Елизавета могла наслаждаться видимостью свободы. И все-таки то была лишь иллюзия: у Марии повсюду были осведомители. Гвардейцы и королевские агенты патрулировали дороги, тщательно прочесывали близлежащие деревни, следили за приезжающими и отъезжающими и докладывали обо всем увиденном и услышанном королеве. На самом деле волю Елизавета так и не обрела, ее просто перевели в более комфортабельную тюрьму, а тюремщик — Мария на протяжении всей осени держала ее под контролем.