Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский Страница 5

Стали допрашивать детей: Колобова Петрушку – сына постельницы царевича, сына кормилицы Тучковой и двух детей жильцов Красенского и Козловского.

Испуганные дети тоже показали на убийство царевичем самого себя. Играл он ножом в землерезы. Начался у него припадок. Стал он биться в судорогах и пошла кровь.

Мамка Волохова рассказала о ранешних приступах царевича. Что он грыз руки и кормилице, и мамке, и даже от черной болезни поранил сваей царицу мать. В один приступ обгрыз руки дочери Андрея Нагого. Еле ее от него отобрали.

Эти приступы царевича очень заинтересовали Василия Ивановича Шуйского. Прекрасно помнил он приступы бешенства и садизма папочки царевича – Ивана Грозного. Он все спрашивал о них и спрашивал. И думал: «А каков был бы царевич на престоле? Может, правильно, что Господь Бог прибрал его. Прости меня, Господи!»

Подошли с другого конца. Кто первый ударил в колокол?

Ничего не прояснилось. Получалось так, что все слышали колокол, но никто не приказывал звонить.

Вдовый поп Федот Офонасьев, по кличке Огурец, говорил, что услышал звон у себя дома, что звонил сторож Кузнецов. А он, Федот, зазвонил уже потом, когда царевича убили. И приказал ему звонить Михайло Нагой.

Сторож Кузнецов утверждал, что звонил он как всегда, а не из-за царевича. А большой звон был уже после.

Спросили Нагого, зачем давал приказ звонить? Нагой ответил, что сам услышал звон, чтобы мир сходился, у себя дома и только после этого прискакал во дворец.

Применили пытки. Благо в комиссии был специалист. Никаких сенсационных открытий не сделали.

И все это время люди стрелецкого стольника Засецкого держали город под четким контролем. Ни один человек, даже посланный самим коварно умным Шуйским, не покидал город, не будучи обысканным с ног до головы до последней одежной застежки.

И никто почему-то не заметил отсутствия врача-наставника влаха Симеона. Как будто его никогда и не было при дворце.

И никто не обратил внимания на несуетливое присутствие доверенного лица Афанасия Нагого, его слуги и вечного спутника крепостного Юрия Копнина. Он незаметно и тихо, но очень навязчиво проводил какую-то свою политику среди обслуги.

Этот человек, полутоварищ-полуслуга Афанасия Нагого, сочетал в себе психологию и все качества феодала и крепостного раба одновременно. Он не делал ошибок и своими советами спокойно направлял следствие по нужному Афанасию Нагому руслу.

Старший из Нагих, Афанасий Федорович Нагой, был видным, устоявшимся государевым человеком. Служил в посольском приказе еще у Ивана Грозного. Долгoe время был послом русского царя при крымском хане. Дважды опасным считалось это место. Многие на нем теряли голову. А он уцелел, и с прибылью.

Сам Афанасий, может быть, вел бы дело лучше и тоньше, чем его наперсник. Копнин работал грубее, но все равно он абсолютно не делал ошибок.

В результате долгой и обстоятельной работы московская комиссия пришла к выводу, что царевич сам обрушился на нож из-за недогляда царицы и всей женской обслуги.

Что все угличские Нагие – Михайло, Андрей и Григорий – виноваты в побитье государевых людей: Михайлы Битяговского с сыном, дьяков и многих служилых и жильцов.

Виноватой сильно нашли царицу Марию в подстрекательстве к убийствам и в недогляде. Виновата была и вся царская обслуга.

Царицу пока оставили в покое. Всех Нагих в цепях увезли в Москву.

Теперь город с ужасом ждал государевой расправы.

Прошла молва, что татары выходят из Крыма. А в такое время любая попытка смуты жесточайшим образом подавляется.

Кажется, монета правителя Годунова упала орлом вверх.

* * *

Девятнадцатого мая в глубокую ночь, в дождь, в ворота английского подворья в Ярославле раздался дикий стук. Видно было, что пришедшие – не самые застенчивые гости и пришли не зря. И что они достучатся до своего.

Английский посол Горсей, располагавшийся там в эту пору, поднял на ноги вооруженную охрану, и его люди с зажженными факелами подошли к воротам. За воротами находился всадник, его впустили.

Это был старый знакомый Горсея по английским сношениям еще при Иване Грозном – Афанасий Нагой. Он спрыгнул с коня, отдал поводья охране и просил Горсея провести его в свободную комнату для разговора.

Афанасий рассказал, что в Угличе беда: люди Годунова убили царевича. В городе бунт. Царица при смерти. У нее припадок, судороги, выпадают волосы и срочно нужны лекарства.

– Почему люди Годунова? – спросил Горсей.

– А чьи? – в ответ спросил Афанасий.

Горсей растерялся. Поддерживать такой разговор в стране, где всем ведал хитрейший правитель Борис Федорович, было опасно.

И если царице плохо, то почему за лекарствами прискакал дипломат самого высокого ранга, а не слуга? Причем он ехал за лекарством верхами более ста километров – из Углича в Ярославль?

Горсей не рискнул вдаваться в подробности. Его многолетнее знакомство с этой более чем странной страной научило его как можно больше думать и, по возможности, вообще не говорить. Особенно с государевыми людьми. Лучше лишний раз сочувственно по-азиатски поцокать языком.

Здесь каждый умный и образованный человек чувствовал себя иностранцем, а каждый иностранец чувствовал себя образованным и умным человеком.

Он дал Афанасию Нагому все лекарства, какие подходили к случаю (в основном успокаивающие), проводил его до ворот, обнял и пожелал быть живым и здоровым.

После этого он зажег свечу в своей комнате, присел к столу и дописал несколько осторожных, описательных (без оценок) страниц к уже готовому дипломатическому отчету.

Отчет составлялся для пославшей его английской королевы Елизаветы. Назавтра этот отчет уехал в Англию с купцами из этого же ярославского английского подворья.

* * *

Влax Симеон серьезно готовился к уходу в неизвестность. Собирался, как на зимовку. Закупал книги, приборы, карты, одежду, ткани, оружие. Брал все лучшее из гостиных дворов у иностранцев. Слава Богу, денег у него было много. Афанасий Нагой выдал ему половину дохода со всех имений, производств и жалований.

Целыми днями он с парой слуг ездил по городу и покупал, покупал, покупал. И в лавках, и в больших магазинах. И свозил все товары к знакомым латинянам в немецкую слободу. Там стояла его большая, хорошо отлаженная походная карета на случай неожиданного разгрома Нагих в Москве.

Он рассчитал точно.

И когда через несколько дней к подворью Нагих в Москве подъехал десяток стрельцов, латинянина в городе уже не было. Вместе с веселым кучером Иаковом он уже проехал третью заставу.

* * *

Первым отчет комиссии просмотрел Годунов. Он пролистал его, сидя за своим столом на Красном крыльце.