Москва на линии фронта - Александр Бондаренко Страница 5

Вскоре я вновь был вызван к начальнику сборного пункта, который передал мне приказ срочно прибыть в штаб 16-й армии.

— Где он тогда дислоцировался?

— В Волоколамске. И вот, приезжаю туда на попутной машине — а бомбежка страшная была! — вижу, около дома стоит солдат, часовой. Понятно, штаб там. Спрыгиваю с машины, захожу во двор — и тут же оказываюсь перед командующим армией генерал-лейтенантом Рокоссовским. Как положено, представляюсь командующему и встаю рядом с его адъютантом, который в это время уговаривал Константина Константиновича уйти в земляное укрытие, сооруженное во дворе. А вокруг все буквально трясется, бомбежка просто невероятная… Рокоссовский молча слушал адъютанта, а потом вдруг говорит: «Как я могу идти в щель, если тут солдат стоит?!»

Все-таки зачем командующему нужно было делить опасность с солдатом-часовым? В конце концов, у всех на войне свои обязанности, а потому и свои условия несения службы…

— Мне трудно предположить, какими мотивами он тогда руководствовался… Многим из нас, длительное время находившимся в боевых условиях, порой просто осточертевало каждый раз укрываться во время налетов авиации противника. Но мне кажется, Рокоссовский тогда просто демонстрировал выдержку, смелость, чтобы придать подчиненным уверенность в стабильности боевой обстановки… А вообще, могу вам сказать, что в периоды нахождения под постоянной смертельной угрозой временами наступает какое-то внутреннее притупление остроты восприятия опасности, однако при этом не теряется самообладание, адекватная оценка обстановки и продолжается нормальное выполнение служебных обязанностей.

— Но имел ли право командующий армией вот так рисковать?

— На войне никогда не знаешь, где тебя «достанет». Вот я, вскоре после возвращения в 16-ю армию, был командирован в район Клина для выяснения причин задержки прибытия одного из артиллерийских полков и принятия мер по ускорению его продвижения к назначенному месту дислокации. Как оказалось, задержка была связана с разрушением на одном из участков маршрута железной дороги. К моему приезду полк уже был на месте, штаб его разместился в отдельном деревянном доме на окраине Клина.

Немцы, по-видимому, обнаружили развертывание полка и нанесли по нему бомбовый удар. В качестве бомбоубежища офицеры штаба использовали подвал, находившийся, соответственно, под полом этого дома. Я хотел спуститься туда вместе со всеми, да только места там для меня не нашлось — все было забито народом, так что я встал у печи, по другую сторону от лаза в подвал… И вдруг я слышу буквально над собой свистяще-завывающий звук падающей бомбы! Через мгновение бомба, пробив крышу и потолок, попала точно в этот лаз и взорвалась в подвале! Меня завалило обломками, я получил сильный удар по голове, все тело ломило — но я был жив, а все те, кто спрятался в убежище, — погибли…

— Судьба!

— И я о том же. Не угадаешь!

— Иван Лаврентьевич, непосредственно в битве под Москвой вам уже приходилось исполнять обязанности сотрудника военной контрразведки — а не командовать подразделениями и так далее?

— Да, конечно! Это были сложные, ответственные и очень многогранные обязанности. Ведь в те тяжелые времена военная контрразведка обладала расширенными правами, имела доступ к широкому кругу информации, обеспечивала сохранение военной и государственной тайны, непосредственно участвовала в реализации намеченных планов. Несмотря на разницу в воинских званиях, военные контрразведчики на равных с командным составом решали возложенные на них задачи, оказывали активную помощь командирам и политработникам, взаимодействовали с подразделениями военной разведки, комендатурами, территориальными органами НКВД и милиции. Под их пристальным вниманием находилась охрана баз, тыловых частей армии и фронта в целом.

— А если более конкретно: о непосредственно вашей работе в войсках — в частях и соединениях армии?

— А непосредственно в войсках… Нужно было решать в боевой обстановке основные вопросы негласной оперативной работы — скажу так, создания условий для вскрытия и пресечения любых негативных проявлений, прежде всего панических настроений, измены Родине, перехода на сторону противника. Как вы знаете, в 1941-м такое, к сожалению, бывало нередко.

В постоянной проработке находились в первую очередь вопросы борьбы со спецслужбами противника, которые забрасывали в наш тыл свою агентуру, разведывательно-диверсионные и террористические группы, одетые в советскую военную форму и с документами советских военнослужащих, в том числе и сотрудников госбезопасности… Эти вопросы надо было решать не в кабинетных условиях, а в боевой обстановке, в окопах и землянках, в лесных и других укрытиях, разрабатывать правдоподобные легенды, сохранять конспирацию и в то же время нести равный с командирами груз ответственности за решение конкретных боевых задач.

Поэтому от оперативного работника требовались не только профессиональные качества командира-единоначальника, но и прежде всего — постоянная аналитическая работа по поиску надежных негласных помощников и методов установления доверительных отношений, изысканию способов обеспечения необходимой конспирации. Этот, далеко не полный, объем работы требовал документального оформления, отчетности, в том числе и по вопросам боевых действий.

Такими мы были в те далекие времена. Немало было и ошибок, так как многое приходилось решать впервые, к тому же — в сложной боевой обстановке. На ошибках учились, жили с постоянным стремлением совершенствовать свою работу в пределах законности и нравственности.

— Вы можете рассказать о какой-либо контрразведывательной операции, которую лично вам пришлось проводить в период Московской битвы?

— Конечно! Как вам известно, Московская битва завершилась 20 апреля 1942 года. В ходе нее наша 16-я армия во главе с генералом Рокоссовским успешно провела оборонительную операцию, а затем перешла в наступление и освободила города Истра и Сухиничи. Здесь, в Сухиничах, и произошла трагедия с командующим. Линия фронта тут проходила в непосредственной близости от города, его непрерывно обстреливала артиллерия и бомбила гитлеровская авиация.

И вот, когда 8 марта Константин Константинович сидел в своем кабинете, рядом с домом разорвался шальной немецкий снаряд. Осколок влетел в окно, ранил генерала в грудь, пробил ему легкие… Начальник особого отдела армии мне говорит: «Из Москвы вылетел санитарный самолет, организуйте эвакуацию и обеспечьте безопасность командующего». Поехал я к указанному месту, куда скорее привезли Рокоссовского. Он в тяжелом положении был — кровотечение сильнейшее, дышал с трудом… Когда прилетел самолет, я решил проверить его. Ведь был случай в 1941-м, что немцы перехватили информацию и захватили одного командующего. И тут мне сразу бросилось в глаза, что трое врачей какие-то… ну не совсем белые, и по-русски говорят с акцентом! Самолет задержали, мы приготовились к худшему… Через полчаса мне звонят: «Все в порядке, отправляй самолет! Это испанцы, республиканцы-эмигранты, — они создали тут свой санитарный отряд». Заранее предупредить не могли!

Рокоссовского благополучно прооперировали, после излечения он был назначен командующим войсками Сталинградского фронта, а к нам пришел Иван Христофорович Баграмян…