1945. Берлинская "пляска смерти". Страшная правда о битве за Берлин - Хельмут Альтнер Страница 50

Вдали справа от нас виден огонь танковых орудий. Судя по всему, бьют от станции городской железной дороги. Над нашими головами рвутся снаряды. Они крушат стены, валят деревья, наполняя воздух свистом осколков. Танки медленно, но верно катят вперед, ночное небо лижут огненные языки. Мы, как безумцы, ведем по танкам ответный огонь, чтобы замедлить наступление пехоты, которая наверняка идет вслед за нами. Неожиданно где-то вверху грохочет взрыв, и на нас летят куски каменной кладки. Я хватаюсь за голову. Ведь теперь на ней не каска, а фуражка.

Оставаться у ворот больше нет никакого смысла. Танки будут здесь через считаные минуты. У ворот остается только противотанковая команда, мы же бежим через улицу. Какой-то лейтенант в каске останавливает нас. Мы должны как можно быстрее пройти за казармы, где враг уже успел занять спортивное поле и теперь оттуда наступает на нас. Похоже, что Т-34 [106]наступают одни, без поддержки пехоты.

Мы бежим по проходам между казармами. Испуганные беженцы, которые еще вчера искали в их стенах спасения, теперь вынуждены искать бомбоубежище. Повсюду бегают потерявшие родителей дети. Кое-где валяются тела убитых — кого-то убило рухнувшей стеной, кого-то — осколком снаряда. Раненые пытаются вернуться в укрытие. А впереди еще целая ночь. Темноту вспарывают лишь вспышки орудий и разрывающихся снарядов, а также ослепительные нити трассирующих пуль. Интересно, она когда-нибудь закончится, эта ночь?

Проходы между казармами простреливают со стороны стадиона. То здесь, то там из танкового ствола вырывается огненная вспышка, а затем где-то рядом гремит взрыв — это снаряды вспарывают землю, и она покрывается воронками. Спотыкаясь о воронки и траншеи, мы бежим к спортивной площадке. Темно настолько, что мы почти не видим друг друга и не знаем, где свои, а где враг. Наконец слышим поблизости немецкую речь в тот момент, когда мы едва не пробежали мимо. Затем мы прячемся каждый в свой отдельный окопчик, в которых когда-то обучали прицельной стрельбе новобранцев. Стреляем прямо перед собой в ночь, даже толком не зная, где враг. Он в любую минуту может взяться откуда угодно и прыгнуть в наши окопы. Мимо нас кто-то пробирается почти ползком. «Продвиньтесь на сто метров и займите траншею». Выпрыгиваем из наших окопчиков и бежим вперед, стреляя на бегу. Мы то проваливаемся в ямки, то спотыкаемся о проволочные заграждения, поднимаемся и вновь бежим. Наконец, мы у цели. Заскакиваем в окоп и снова открываем огонь. Стрельба не ослабевает ни на мгновение. Поневоле будешь палить во все стороны, если не знаешь, откуда ждать врага.

Похоже, что в окопе и без нас полно людей. Не иначе, как в бой бросили резервные роты, которые были размещены в казармах. Я, протискиваясь мимо стрелков, двигаюсь вдоль окопа в поисках унтер-офицера Ритна и других моих товарищей, которых когда-то поставили под ружье вместе со мной. Наконец я натыкаюсь на Вегнера. Он показывает мне, где залегли остальные. Я становлюсь рядом с ним и стреляю в темноту.

Как только бой немного утих, вдоль окопа проходит унтер-офицер Ритн. По его словам, враг предпринял неожиданное нападение на стадион со стороны Хеерштрассе и захватил в плен все артиллерийские расчеты, какие там только были. Даже самые тяжелые орудия достались врагу. На поле стадиона были размещены 88-мм, 105-мм 125-мм и 150-мм орудия. Мне становится не по себе оттого, что именно из этих орудий враг сейчас обстреливает наши казармы. Вряд ли что-то останется от зданий, впрочем, как и от нас самих.

Грохот боя стих. Судя по всему, враг решил дождаться рассвета, чтобы атаковать казармы днем. А может, он подозревает, что за стенами военного городка стоят тяжелые орудия? От станции городской железной дороги Рулебена доносится гулкое уханье танковых орудий. В дальнем конце казарм полыхает пламя. Интересно, что горит, помещение или танк? Из тыла прибегает вестовой и идет вдоль окопа. Мы должны не давать врагу спуску и вести непрерывный огонь. Скоро к нам прибудет подкрепление. Вот только как, если у нас уже почти кончились патроны? И никакому подкреплению не под силу согнать врага с позиций, которые он занял. Мы потеряли стадион и, если уж на то пошло, то и казармы. Какой смысл сопротивляться дальше? Мы лишь потому еще не сложили оружие, что не ведаем, какая судьба уготована военнопленным.

Возвращается Ритн. «Смотрите! Дезертиры!» Мы напрягаем зрение, однако в темноте мелькают лишь неясные тени. Интересно, уже все потеряно или для нас еще остается лучик надежды?

Постепенно ночь снимает с мира свой покров. Очертания деревьев и кустов становятся четче. Перестрелка усилилась, вокруг, взрывая песок, свищут пули. Откуда-то от входа в казармы в направлении дороги, что ведет мимо стадиона, вырвался поток трассирующих пуль. Теперь мы все видим сами. То там, то здесь из окопа выпрыгивает человеческая фигура и бежит на вражескую сторону, исчезая в кустах. Неожиданно рассветную тишину прерывает рев танкового мотора. На дороге вырастает темный колосс и останавливается рядом с кустами. Мы бросаемся на землю и считаем последние мгновения наших жизней. Однако вместо выстрела воцаряется тишина. Даже вражеская пехота прекратила огонь. Мы поднимаем головы, но тотчас прячемся снова. Танк, словно черный монстр, застыл на месте почти перед самым окопом. Он вот-вот сожрет нас. Мы как завороженные смотрим, как на наших глазах люк на башне открывается и оттуда показывается голова. «Не стрелять!» — разносится неожиданный крик. Мы затаили дыхание и ждем. Где-то вдалеке грохочут взрывы, похожие на далекие раскаты грома. Сначала мне кажется, что это немецкий танк, но нет, похоже, я ошибся. Танк русский. «Товарищи! — раздается в тишине чей-то голос. — Сдавайтесь! Дальнейшее сопротивление бесполезно. Русские превосходят вас численно. Ваши казармы окружены. Бегите через поле и сдавайтесь на стадионе русским частям. С вами будут хорошо обращаться, и, как только военные действия закончатся, вы сможете вернуться домой. Солдаты, дальнейшее сопротивление бесполезно. Неужели вы хотите потерять жизнь в последние часы войны, которая уже проиграна?» Люк захлопывается, мотор оживает, и танк с лязгом отползает прочь. И лишь белая тряпка полощется на ветру, словно флаг. Теперь мне понятно, почему в него никто не стрелял.

Солдаты выскакивают из окопов и бросаются бегом через поле. Сначала они исчезают в кустах, но затем видно, как они карабкаются по склону к дороге.

Там они исчезают между двумя разрушенными домами. Все больше и больше народу бежит в этом направлении. Вскоре бегство приобретает массовый характер. Бегут все — и гражданские, и солдаты резервных рот. Издалека звучат призывы: «Солдаты, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!» Теперь я понимаю, что танкист говорил в рупор, а голова его была наполовину закрыта от наших пуль.

К нам подходит Ритн. На нем лица нет. «Свиньи, гнусные свиньи, — бессильно цедит он сквозь зубы и наводит на нас пистолет. — Небось тоже думаете, как бы вам перебежать на ту сторону? Только попробуйте! Тогда получите пулю раньше, чем добежите до цели». Он приказывает нам вести по дезертирам огонь. Я смотрю сначала направо, потом налево. Окоп словно вымер. Тот, кто только что был рядом, уже едва виднеется вдалеке. На дне траншеи, словно темные пятна, валяются несколько мертвых тел. Последний дезертир исчезает в кустах, вслед ему гремят редкие выстрелы. Затем начинает строчить пулемет, и я тоже открываю огонь, но целюсь в верхушки деревьев.