Окружение Сталина - Рой Медведев Страница 50

Аресты и казни происходили почти буднично, на фоне обычных, не связанных с террором дел. Ломая и калеча судьбы людей, Каганович, например, в конце 1936 года выполнял довольно безобидную работу: просматривал по ходу монтажа кадры готовящегося документального звукового фильма «Доклад тов. Сталина И. В. о проекте Конституции Союза ССР на Чрезвычайном VIII съезде Советов» [238]. Мимоходом он потрепал нервы Соломону Михоэлсу, посетив премьеру спектакля Еврейского театра «Разбойник Бойтро». В антракте Каганович громко возмущался: «Где вы видели таких кривых евреев?» Старшая дочь Михоэлса вспоминает: «Его начальственному гневу мы так и не нашли тогда объяснения. Установившийся советский стандарт предусматривал четкую границу в изображении „до“ и „после“ революционного периода… Если действие… протекало при советской власти, то героям следовало отличаться богатырским здоровьем и красотой пластмассового пупса. Если же действие происходило в „царской России“, то тут допускалось большее разнообразие и не возбранялось даже показывать всевозможные бедствия, свойственные капиталистическому обществу, в том числе и „кривых евреев“. Почетный гость предпочел тем не менее рассердиться…» [239]

В ту же зиму прошумело довольно короткое, но громкое торжество в связи с пробегом нового паровоза «СО» («Серго Орджоникидзе») по маршруту Москва — Владивосток — Москва. Идея пробега принадлежала Кагановичу. Печать подчеркивала, что это — «небывалый на транспорте рейс» [240]. Некоторые детали этого торжества указывали на то, что влияние Кагановича как будто начинает сокращаться.

В новогодней «Пионерской правде» Сеня Гинзбург из Гомеля рассказывал о своей учительнице, участвовавшей в VIII съезде Советов: «На съезде Мария Марковна беседовала с Лазарем Моисеевичем Кагановичем. Он в годы революции работал в Гомеле. И теперь обещал приехать к нам.

И вот мы снова мечтаем…

Приезжает Лазарь Моисеевич. Он, конечно, в той самой вышитой рубашке, которую ему преподнесли делегаты нашей республики. И мы сразу же ведем его на нашу железную дорогу — „малую Белорусскую“. Потом показываем ему пионерский парк, детскую техническую станцию, лучшие отряды…»

В таком же тоне Лёня Капторов из Днепропетровска вспоминал о посещении в прошедшем году Кагановичем их «малой Сталинской» детской железной дороги.

Но праздник прошел, и наступил год 1937-й…

Начался он еще одной поездкой Кагановича на Украину. 13 января была принята (но не опубликована) резолюция ЦК, критиковавшая работу Киевской парторганизации, возглавлявшейся в тот момент вторым секретарем ЦК КП(б)У П. П. Постышевым. «Три „П“», как его называли подчиненные, не согласился с критикой, после чего в Киев и прибыл Каганович, обеспечил снятие Постышева с его поста в Киевском комитете и вернулся в Москву [241].

В январе прошел процесс «параллельного центра» Пятакова — Радека. Поэт Виктор Гусев писал в те дни:

…Родина!

Видишь, — как мерзок враг.

Неистовый враг заводов и пашен,

Как он пробирался с ножом в руках К сердцам вождей,

а значит — и к нашим.

Суд окончит свои заседания.

Огни погасит судебный зал.

В конце их гнусного существования

Волей народа

раздастся

залп [242].

Населению всячески разъясняли, что нынешние враги на вид — самые обыкновенные люди, практически неотличимые от честных граждан, что враги в целях маскировки стараются хорошо работать, публично проклинают троцкизм, ходят на праздничные демонстрации и т. д.

Трое из 17 подсудимых работали в НКПС под руководством Кагановича и, несомненно, попали за решетку не без его участия. На суде они высказывались не как разоблаченные преступники, но как провинившиеся работники. Так, заместитель Кагановича Я. А. Лившиц говорил: «Я был окружен доверием партии, я был окружен доверием соратника Сталина — Кагановича. Я это доверие растоптал…» Другая жертва — И. А. Князев — работал начальником различных дорог и, как он сказал на процессе, «по существу техническим руководителем» эксплуатационного управления НКПС; его последнее слово было как бы наглядной иллюстрацией приказа Кагановича 1935 года о крушениях и авариях, начиная с заявления о том, что «вся система нашей подрывной, вредительской, диверсионной работы сосредоточивается на крушениях», и кончая такими словами, более уместными в передовице «Гудка», нежели в устах «неистового врага»: «…несмотря на огромную созидательную и творческую работу, которую проделал Лазарь Моисеевич за полтора с небольшим года работы на транспорте, в сознании рада работников и большинства специалистов не изжито понятие, что без крушений и аварий на транспорте работать нельзя, что крушения и аварии являются неизбежным следствием и спутником сложного производственного процесса на транспорте…» Далее в словах обреченного сквозит абсурдное для преступника чувство вины перед начальством: «Поднявшись до больших постов, я пользовался исключительным доверием и партии, и правительства, и Л. М. Кагановича. Я искренне скажу, что эти полтора года, когда мне приходилось не раз встречаться с Лазарем Моисеевичем один на один, у нас было много разговоров, и всегда в этих разговорах я переживал чудовищную боль, когда Лазарь Моисеевич всегда мне говорил: „Я тебя знаю как работника-железнодорожника, знающего транспорт и с теоретической, и с практической стороны. Но почему я не чувствую у тебя того размаха, который я вправе от тебя потребовать?“ Вероятно, выговоры Кагановича „облагорожены“ в этом пересказе; но за этим следует крик души: „Надо было нечеловеческое усилие, чтобы пройти эти разговоры…“ [243]»

Через три недели после окончания процесса «параллельного центра» открылся очень продолжительный февральско-мартовский пленум ЦК 1937 года, ставший одним из ключевых, поворотных пунктов в развитии террора. Пленум не только предрешил судьбу Бухарина и Рыкова; руководители выступали с отчетами о разоблачении врагов в своих ведомствах после сентября 1936 года (окончание процесса Зиновьева-Каменева и назначение Ежова в НКВД). Двухчасовой доклад о чистке в НКПС сделал Каганович: «Мы в партийном аппарате дороги НКПС разоблачили 220 человек, с транспорта уволили 485 бывших жандармов, 220 эсеров и меньшевиков, 572 троцкиста, 415 белых офицеров, 282 вредителя, 449 шпионов. Все они были связаны с контрреволюционным движением» [244]. Но апогей террора был еще впереди.