Николай II - Анри Труайя Страница 50

(Письмо от 11 окт. 1906 г.)

Всецело приветствуя усилия, прилагаемые председателем Совета для санации атмосферы в стране, Николай тем не менее норовил остаться в стороне от практического применения уголовных наказаний. Для успокоения совести он требовал, чтобы судьи военно-полевых судов делали свое дело, не апеллируя к верховной монаршей власти. По всей очевидности, он чувствовал – мягкая у него душенька, еще даст слабину при рассмотрении тех или иных частных случаев! Когда московский генерал-губернатор адмирал Дубасов, слегка раненный юным террористом, ходатайствовал о помиловании покушавшегося – ведь он же совсем еще дитя, сбитое с толку! – Николай так ответил ему 4 декабря 1906 года: «Полевой суд действует помимо вас и помимо меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы меня знаете, я незлобив: пишу Вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови и уже предотвратила». [149] Специальным указом Николай запретил впредь подавать ему прошения о помиловании: их надлежало подавать на рассмотрение командующих военными округами. Вернувшийся из путешествия во Францию и Бельгию Витте вознегодовал: «Мужчин, женщин и юных мальчиков казнят по обвинению в политическом убийстве за кражу пяти рублей из водочной лавочки», – писал он, несколько преувеличивая. И сразу же занял враждебную позицию репрессивной политике правительства. Его возвращение вызвало раздражение Николая, и тот поведал о том своей матери в письме от 2 ноября 1906 г.:

«Сюда вернулся на днях, к сожалению, гр. Витте. Гораздо умнее и удобнее было бы ему жить за границею, потому что сейчас около него делается атмосфера всяких слухов, сплетен и инсинуаций. Уже скверные газеты начинают проповедывать, что он вернется к власти и что он только один может спасти Россию. Очевидно, жидовская клика опять начнет работать, чтобы сеять смуту, которую с таким трудом мне и Столыпину удалось ослабить. Нет, никогда, пока я жив, не поручу я этому человеку самого маленького дела!

Довольно прошлогоднего опыта, о котором я вспоминаю, как о кошмаре».

К этой самой «жидовской клике» царь относился с такой подозрительностью, что отказался подписать столыпинский проект об отмене ограничений, налагаемых на еврейское население. «Петр Аркадьевич, – писал царь Столыпину 10 декабря 1906 г. – Возвращаю вам журнал по еврейскому вопросу неутвержденным. Задолго до представления его мне, могу сказать, и денно и нощно я мыслил и раздумывал о нем. Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям… Мне жалко только одного: вы и ваши сотрудники поработали так долго над делом, решение которого я отклонил». [150]

Вполне естественно, министры согласились. Евреи остались в своих гетто. Вместе с тем сам Столыпин усердно открещивался от звания «поборника нетерпимости». Ведь как называли виселицу иные депутаты левого крыла? «Столыпинским галстуком!» А ведь, преследуя революционеров, он не хотел иного, как улучшить судьбу трудящихся и лояльных масс! Строгость по отношению к зачинщикам беспорядков и поиск согласия со здоровыми слоями нации – вот его девиз! Эта личность, приближавшаяся едва к середине пятого десятка, импозантного роста, с обрамленным густой черной бородой лицом, умением говорить легко и убедительно, создавала у своего окружения впечатление солидности, ясности ума и бравуры. Владелец обширных поместий, он прекрасно знал les moujiks и проницательно анализировал причины их нищеты. Воспользовавшись восьмимесячным интервалом, отведенным для созыва 2-й Думы, он подготавливает большую аграрную реформу. Помощником на этом поприще ему служит А.В. Кривошеин – с 1908 года главноуправляющий земледелием и землеустройством (выражаясь современной терминологией, министр сельского хозяйства), человек энергичный, изобретательный и компетентный. Идея Столыпина заключалась прежде всего в том, чтобы преобразовать мир– стародавнюю коллективную собственность крестьянства – в индивидуальную. Указом от 9 ноября 1906 г. всякий глава крестьянской семьи с одобрения 2/3 жителей его деревни получал право выделиться из массы общинных земель и обрести в собственность клочки земли, которые доселе находились у него лишь в пользовании. Более того, он мог потребовать, чтобы община обменяла ему эти клочки, часто разбросанные, на единый óтруб той же площади.

Этот смелый замысел должен был, по мысли его инициаторов, создать класс новых владельцев – своего рода земледельческое Tiers Etat, [151] призванное обогащаться путем праведных трудов и предпочитающее порядок мятежам и волнениям. Идя навстречу чаяниям этих мелких буржуа от земли, Столыпин расширил операции Крестьянского банка. Благодаря системе выгодных ссуд им удавалось покупать все больше и больше пахотных земель у помещиков. Двумя дополнительными декретами выпускались в продажу 10 миллионов десятин казенных земель и «удельных», входивших в личную собственность членов императорской семьи. В какие-нибудь 8 лет три миллиона хлебопашцев – глав крестьянских семейств – вышли из общины, чтобы стать индивидуальными собственниками, а площадь земель, находившихся в их собственности, возрастала с удивительной быстротой. Иные из них обосновались на собственных участках за пределами деревни, отдельно от односельчан. Конфигурация русской деревни претерпевала изменения. С самого начала этой метаморфозы становилось очевидным, что в выигрыше оказались самые сильные, самые предприимчивые, самые алчные до наживы мужики. Такие получали прозвище «кулаки». Другие продолжали жить общиной – в бедности и лени, кое-как вспахивая землю и надеясь на чудо. У половины из них не было даже сколько-нибудь приличного плуга. Эта масштабная реформа, стремившаяся дать преимущество одной части крестьянства при разорении другой, не может удовлетворить социалистов. Будучи врагами привилегий, они должны были согласно своей доктрине выступить против всякой дискриминации народных масс. По мере приближения даты выборов во 2-ю Думу их пропаганда становилась все настойчивее. Несмотря на принятые правительством предосторожности, результаты выборов оказались удручающими: 63 % мест достались оппозиции («трудовики», народные социалисты, социалисты-революционеры, социал-демократы). Среди них было мало выдающихся фигур. Исчезли великие ораторы 1-й Думы – вместо них в этой политической пестроте появилось много «полуинтеллигенции» [152] и вовсе неграмотных.

Насколько торжественным было открытие 1-й Думы, настолько будничным явилось открытие 2-й (20 февраля 1907 г.). В тот же день вновь избранный председатель, представитель партии кадетов Головин, нанес визит императору, который отвел ему всего несколько минут и обменялся с ним парой малосущественных предложений. Зато 6 марта выступил с декларацией П.А. Столыпин и развернул обширный план реформ. По окончании прений – говорило свыше 20 ораторов – с кратким и энергичным заявлением выступил Столыпин. «Правительству желательно было бы найти тот язык, который был бы одинаково нам понятен… Таким языком не может быть язык ненависти и злобы; я им пользоваться не буду… Правительство задалось одной целью – сохранить те заветы, те устои, те начала, которые были положены в основу реформ императора Николая II. Борясь исключительными средствами в исключительное время, правительство вело и привело страну во вторую Думу. Я должен заявить и желал бы, чтобы мое заявление было услышано далеко за стенами этого собрания, что тут волею монарха нет ни судей, ни обвиняемых и что эти скамьи не скамьи подсудимых – это место правительства. (Аплодисменты). Правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение какого-либо неустройства, но иначе оно должно отнестись к нападкам, ведущим к созданию настроения, в атмосфере которого должно готовиться открытое выступление. Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у власти паралич и мысли и воли, все они сводятся к двум словам – „руки вверх“. На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: „не запугаете“». [153]