Страсти по революции. Нравы в российской историографии в век информации - Борис Миронов Страница 51

(7) Марайте текст, сколько возможно, мелкими придирками, обвинениями, намеками — чем больше испачкаете, тем труднее будет автору отмыться, тем более негативное впечатление останется от книги у читателя рецензии.

(8) Подвергайте сомнению все, что только возможно: источники, выводы, ссылки, расчеты. Ставьте как можно больше таких вопросов, на которые нет ответа, и не бойтесь ставить непонятные и глупые вопросы: чем глупее вопрос, тем труднее на него ответить. Чем больше выскажете сомнений, тем негативнее впечатление о книге и тем лучше впечатление о вас, как критике, — скептицизм нравится читателю. А ваши бесконечные вопросы могут привести его в конце концов к выводу: рецензент — большой специалист и глубокий мыслитель.

(9) Внушайте читателю: автор рецензируемой работы имеет некие сверхзадачи, далекие от науки — доказать правильность какой-нибудь вредной политической концепции или, наоборот, опровергнуть какую-нибудь полезную политическую теорию. Хорошо действует утверждение или лучше намек на то, что автор выполнял социальный или политический заказ. Не обязательно указывать, чей именно, — намек не проверишь, а точное указание — хотя и трудно, проверить можно. Можно, например, указать: автор тесно (пусть даже чисто в научном плане) связан с заграницей, особенно с США. Многим читателям нравятся всякого рода тайны и особенно их раскрытие, и они имеют склонность думать: существуют мировая закулиса и тайные силы.

(10) Как можно более густую тень сомнения набросьте на статистические расчеты. Чтобы поставить их под сомнение, придумайте манипуляции с цифрами, например, укрупните периоды, возьмите другую точку отсчета. Сделайте какой-нибудь собственный расчет на основе данных автора, но так, чтобы вывод получился другой. А потом выдайте этот расчет за авторский и критикуйте за противоречивость, за ошибки, за некорректность и т.п. Многие еще думают: статистика — это самая большая ложь на свете.

(11) Проверяйте таблицы, особенно итоги — самые частые ошибки в расчетах встречаются при сложении. При обнаружении даже небольшой арифметической ошибки смело поднимайте шум и обвиняйте автора в фальсификации.

(12) Проверьте ссылки на страницы — что-нибудь да найдете: невозможно в большой книге не ошибиться в сносках. Превратите это в авторскую недобросовестность, а еще лучше — в злонамеренность.

(13) При малейшей возможности становитесь в позу оскорбленной невинности и требуйте извинений. Например, неправильно указана страница в ссылке — заявите: автор нарушил элементарные правила оформления научного текста и должен извиниться. Не поняли какой-нибудь расчет — заявите: обязанность автора писать так, чтобы читатели не гадали. И требуйте сатисфакции.

(14) Когда попадаете впросак, забалтывайте проблему, «запустите дурочку». Помните, как герой Аркадия Райкина в трудной ситуации послал контрагентам телеграмму: «Куры передохли. Высылайте новый телескоп». Внимание переключается, и вы снова на коне.

(15) Не бойтесь авторитетов. И на солнце есть пятна. Чем больше авторитет и чем громче лай, тем больше обратят на вас внимание, тем больше шансов, что вас примут за большого ученого. Помните, у великого баснописца:

«Пускай же говорят собаки:

“Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона!”». Мудрый был человек, Иван Андреевич.

* * *

В заключение напомню А.О. и его потенциальным последователям притчу о том, как пастух дважды понапрасну звал на помощь крестьян от якобы напавших на стадо волков. В третий раз, когда на стадо на самом деле напали волки, на его крик о помощи никто не прибежал, и волки передушили всех овец.

А.В. Островский дважды кричал караул, и оба раза напрасно. Сомневаюсь, что кто-нибудь ему теперь поверит, если он вновь поднимет тревогу.

Как лекарство не достигает своей цели, если доза слишком велика, так и порицание и критика — когда они переходят меру справедливости.

Мне понравилась рецензия В.Г. Хороса (далее — В.Х.) за остроту, доброжелательность, конструктивность. По-видимому, моя книга несколько изменила его представления о социально-экономическом и политическом развитии России и о русских революциях, но сомнения остались. Поэтому размышления рецензента, на мой взгляд содержат некоторые внутренние противоречия. С одной стороны, он полагает, что я «исправил упрощенное толкование российских революций как результата всеобщего оскудения дореволюционной действительности», соглашается с тем, что «говорить о системном кризисе в России в смысле глобального, всестороннего и перманентного упадка российского социума в течение всего пореформенного периода, 1861–1917 гг., действительно неправомерно». С другой — рекомендует подкорректировать мои выводы о повышении уровня жизни и об отсутствии объективных предпосылок русских революций в марксистско-ленинском смысле, обратив внимание на невыгодные для крестьян условия отмены крепостничества, на большую долю бедных крестьян и возрастание числа отходников, на низкие доходы от сельского труда, рост налогов, несовершенство политической системы, непоследовательность реформ, мнения современников и др. Все эти контраргументы подробно рассмотрены в книге, им дана новая интерпретация, и нет смысла повторяться. Отмечу только: одни и те же данные можно интерпретировать по-разному. Например, увеличение косвенных налогов можно толковать и как увеличение налогового бремени, поскольку некоторые товары покупать было просто необходимо (спички, керосин), и как показатель повышения уровня жизни, когда покупалась водка или сахар. Недоимки могут указывать как на переобремененность налогами, так и на стремление от них уклониться. Отходничество может свидетельствовать как об аграрном перенаселении или низких доходах, так и о повышении социальной мобильности крестьян, искавших и находивших новые выгодные источники дохода, или об индустриализации и урбанизации, дававших шанс радикальным образом изменить жизнь к лучшему. Доля малоземельных или безлошадных крестьян может говорить как о разорении крестьян, так и о переключении их экономических интересов с сельского хозяйства на другие отрасли народного хозяйства. Уменьшение надела при освобождении можно интерпретировать как грабеж, но можно и как благо, поскольку вместе с уменьшением надела уменьшались надельные платежи, крайне невыгодные, как полагают многие, для крестьян. Выкупные платежи можно рассматривать и как тяжелый налог, и как выгодную для крестьян ипотеку. Примеры альтернативных толкований легко увеличить. Адекватная интерпретация возможна при учете всего комплекса данных, объединенных в единую непротиворечивую систему. Именно это я и попытался сделать в монографии.

В своем ответе предпочитаю привести новые аргументы в пользу моей концепции и более подробно, чем сделано в книге, обсудить вопрос о причинах революций начала XX в., обратив внимание на разительное сходство пореформенного, 1861–1917 гг., и постсоветского развития России.