Миниатюрист - Джесси Бёртон Страница 55

– Совсем необязательно. В этом доме умеют хранить секреты.

– Ты не поняла… – Марин, не договорив, набирает в легкие воздуха. – На ребенке будет печать греха… материнского, отцовского…

– Вы говорите о ребенке как о дьяволе.

Марин встречается с ней взглядом.

– Знаешь, как будет по-французски «беременность»? Enceinte.

– Ну-ну. – Нелла испытывает смутное раздражение, оттого что разговор уведен в другое русло. Марин похожа на своего брата – оба любят вставлять иностранные словечки.

– А какой у этого слова второй смысл, ты знаешь?

– Не знаю. Я не говорю ни по-французски, ни по-испански, ни…

– «Окруженный». «Огражденный». «Пойманный в ловушку».

Нелле слышатся нотки паники.

– Сколько месяцев? – спрашивает она.

Опустив глаза в пол, Марин кладет руки на свой воздушный шар и медленно выдыхает:

– Семь.

– Семь?! – Нелла с удивлением разглядывает ее пузо. – Никогда бы не догадалась. Надо же. Моя мать на моей памяти была четыре раза беременной, а тут я даже не подозревала.

У нее промелькнула мысль о мертворожденных младенцах, несостоявшихся братишках или сестренках, но она поспешила прогнать ее прочь.

– Я сумела обойтись собственными юбками, – произносит Марин. Нелла мысленно улыбается: даже в экстраординарной ситуации золовка не забывает похвастаться. – Мой стиль позволяет легко скрывать, что я растолстела. Зато теперь мне даже ходить тяжело, а нагибаться – как будто мешает глобус. – Марин качает головой, женщина-Атлант, не столько держащая Землю на своих плечах, сколько ее обхватившая, обнявшая, вместившая в себе.

– Скоро все будет видно, несмотря на все юбки и шали.

– Возможно, – соглашается Марин. – Или я превращусь в такую толстуху-обжору, как многие богачки в нашем квартале. Живое воплощение одного из смертных грехов.

Нелла пока отмалчивается, поглядывая на зеленый отвар, вроде бы обещающий некое новое начало, хотя на самом деле означающий конец для вынашиваемого ребенка, а иногда и для матери. Деревенская девушка вроде нее легко может отличить ядовитый гриб, ягоды или лист смертоносного растения. А вот Марин – городская жительница. Она много чего знает, но только не это. Хочется верить, что она не собиралась пить отвар до дна, может, просто решила испытать силу воли, проверить свои чувства. В семь месяцев уже поздно травить плод.

Взгляд Неллы падает на книжную полку и отмечает одну обложку: «Детские болезни» Стефана Бланкаарта. Удивительно, как она могла не обратить на нее внимания в последний раз, когда была здесь. Лицо Марин выражает страх, желание как-то себя защитить. Нелла сжимает ее руку.

– Я помню, как вы взяли меня за руку в день моего приезда.

Марин глядит на их переплетенные пальцы.

– Ничего подобного.

– Нет, я отчетливо помню.

– Это ты протянула мне руку, точно облагодетельствовала, – говорит Марин. – Такая уверенная в себе.

– Вот уж нет, – возражает Нелла. – Это вы выставили свою, как будто указывая мне на дверь. Это даже не было рукопожатием. Вы стиснули меня, как цыпленка, которому вот-вот свернут шею. И сказали, что кожа у меня нежная, зато косточки для семнадцатилетней очень даже крепкие.

– Не говори глупости. – Марин закрывает глаза, пытаясь разгадать собственную загадку. Она не знает, как относиться к человеку, которого до сих пор из себя изображала.

– А мне было уже восемнадцать. Вы хотели меня припугнуть.

Марин вздыхает.

– Возможно. – Она слегка пожимает Неллину руку, и слабый пульс переходит из ладони в ладонь. Вот у кого кожа стала нежной. Сочная Марин приникает к ней, и их тела переплетаются в молчаливом перемирии. Не исключено, что временном. Им предстоит нелегкая дорога. Что помогало Марин держаться? Вера в божественное вмешательство, в то, что Лийк неожиданно умрет и Меерманс сделает ей предложение? Как она объяснит появление ребенка? Может, она жила с безумной мыслью, что никто ничего не заметит до конца, а новорожденного она подкинет на ступеньки сиротского приюта?

Марин неуклюже встает и осторожно ступает между валяющимися черепами. А Нелла вспоминает, какой она была стройной. Сейчас, без верхней одежды, хорошо видна округлость живота и набухающие груди. Теперь, когда беременность перестала быть секретом, кажется, она вполне устраивает Марин, которая разглядывает лампу-птицу с женским телом, готовую взлететь. Сама она подобна большому кораблю, бросившему якорь, и ей уже отсюда никуда не двинуться.

Большинство черепов не разбились, и они расставляют их по полкам. А вот один разлетелся вдребезги, и теперь остается только гадать, какому экзотическому животному он принадлежал. Карта Батавии снова занимает свое место на стене, остров Ява оказался разорван на две части. Постепенно комната, как и ее хозяйка, приходит в божеский вид. А зеленое варево выплескивается из окна, дабы ничто не напоминало о мрачной полосе.

Коллекция диковинных черепов, ракушек и географических карт прежде наводила Неллу на мысль, что золовка грезит заморскими странами. Но зачем ей Ост-Индия и даже Восточные острова с их бессчетными борделями, где Йохан развлекается в свое удовольствие, когда тропические радости самой Марин находятся на Присенграхт, в пяти минутах ходьбы, где ее, вероятно, ждут объятья старого поклонника Ганса Меерманса. Наверняка они как-то это планировали, занимались тайными приготовлениями. Интересно, сколько свиданий у них было за эти десять лет?

И сколько ею было пролито слез… Хотелось ли ей открыть свою тайну Нелле или просто помог случай? Марин раздвоилась, у нее теперь два сердца, две головы, четыре руки и четыре ноги – этакий монстр, о котором можно написать в судовом журнале или отметить его на карте.

Если Йохан плавал по морям, чтобы оставить свой след в мире, то Марин в доме на Херенграахт сама создала свой мир. Но, несмотря на его огромность, она стала для Неллы еще большей загадкой. Разве с ее стороны не глупость довериться такой беспардонной нахалке и сплетнице, как Лийк ван Кампен? Не иначе как ею двигала все та же любовь, ни на минуту не умиравшая. Марин в ночной сорочке, обтягивающей живот, похожий на глобус, в физическом смысле понятна любому. А вот душа ее по-прежнему не поддается истолкованию.

Ясно одно: внутри Марин ждет своего часа некое существо. Одновременно зависимое и самостоятельное, у которого впереди собственный долгий жизненный цикл, далекое от сиюминутных тревог матери. С кукольными ручками-ножками, замутненными синими глазками и розовой кожей, ждущее, что его произведет на свет богиня-мать. Но когда это произойдет, все ли окажутся к этому готовы? Ворочаясь в постели, Нелла бросает взгляд на свой кукольный дом. Со временем, в зависимости от того, кто и как примет роды, этот ребенок узнает разные секреты. А пока Нелле тревожно. Не выгонит ли Йохан из дома свою сестру, узнав о ее положении? Он ведь, мягко говоря, ее недолюбливает. Как бы Марин не пришлось разродиться прямо на улице. Нет, решает Нелла, на это он не пойдет, как бы плохо они ни относились друг к другу.