Миниатюрист - Джесси Бёртон Страница 56

Ее мать говаривала, что для женщины пережить роды – все равно что заново родиться, а для младенца выжить – большая удача. У Неллы от страха перехватывает горло. Она вдруг вспоминает, как золовка стояла в этой самой спальне, держась за оконную раму, и рассказывала ей, как они с госпожой Оортман сладили дело – договорились о взаимовыгодном браке. Мать хотела оградить дочь от опасных родов, предпочтя фамильное богатство пеленкам и погремушкам.

Она помнит вопрос, который ей тогда, стоя у окна, задала Марин. Она повторила его дважды. «А сколько женщин умирает родами? Над этим ты не задумывалась?» Тогда Нелла восприняла это как вызов: дескать, будь благодарна, что избежала опасности, получив статус богатой жены. А ведь Марин уже тогда знала, что носит под сердцем ребенка, но по сей день, пропитывая исподнее поросячьей кровью, делает вид, что ничего не изменилось. Нет, то был не вызов, а искренний вопрос. Когда-то Йохан и Меерманс казались ей Икарами, а сейчас сама Марин взлетела слишком близко к Солнцу.

От беспокойства Нелла вылезает из-под одеяла и, подойдя к кукольному дому, проводит пальцем по детской колыбельке. Потом кладет на ладонь крошку Марин. На нее неотрывно смотрят серые глаза, губы плотно сжаты. Прежняя серьезная Марин, и почему-то это действует на Неллу успокаивающе. Ее палец скользит по шву черной шерстяной юбки, такой мягкой, такой замечательно плотной, что она, не удержавшись, касается ее губами.

Ее губы нащупали что-то неожиданное. Она задирает верхние юбки, затем нижнюю, пока не обнажается тело из набивного полотна. Неллу охватывает уже ставшее привычным восхищение… и оторопь. Ее в очередной раз огорошили! У куколки семимесячный животик, совершенно явственное утолщение, такой выпуклый орешек, в котором кое-что зреет!

Тело беременной куколки внезапно обретает характерную тяжесть и усталость от долгого ожидания, точь-в-точь как у настоящей Марин. Неллу же, наоборот, это предсказание судьбы приводит во взвинченное состояние. Во рту появился привкус железа, волоски на шее встали, откуда-то пришло ощущение собственной неповоротливости. Что все это значит? Как относиться к этой магии? Она проводит кончиком пальца по округлому животику – и в это время до нее доносится стон Марин, ворочающейся во сне.

Она кладет куколку на место. Почва уходит у нее из-под ног, она куда-то проваливается, идет на дно. И при этом внутри разрастается липкий страх.

– Господи, – говорит она вслух. – Я ведь жила смирно, я была послушной.

И ныряет обратно в постель.

«Он не может не знать, что я несвободна, но тогда откуда это чувство свободного падения?»

На рассвете она встает и укутывается в меха и харлемскую шаль, чтобы тихонько улизнуть из дома. В холле никого – ни Резеки, которая подошла бы ее обнюхать, ни Йохана, который, возможно, изучает карты в своем кабинете, ни Отто, начищающего сапоги ваксой. Марин и служанка крепко спят, проверено. Дом запущен. Корнелия забросила уборку с применением уксуса и лимонного сока, не протирает мебель, не стирает грязное белье, не выбивает ковры. Часами сидит неподвижно, поджидая Отто.

– Он вернется, – говорит она, но Неллу ее слова не убеждают.

Письмо она припрятала в кармане юбки.

«Господин миниатюрист!

Пастор утверждает, что все тайное рано или поздно становится явным. Когда я думаю о ваших поделках, я убеждаюсь в истинности его слов, и это меня пугает.

Я пытаюсь разгадать ваши намеки, но понимание каждый раз приходит слишком поздно. Помогите мне догадаться, что я должна делать. Вдоль канала прогуливается светловолосая женщина – кто она? Мне кажется, она хочет мне что-то сказать.

Вконец запутавшаяся, но не теряющая надежды, Нелла Оортман».

Улица Калверстраат, днем такая шумная и деловая, в этот ранний час на удивление тиха. Случайный зеленщик катит свою тележку. Предприимчивый рыжий кот роется в костях, по случайности не выброшенных вчера в канал. Его желтоватые глаза беспечно провожают Неллу, весь такой жирный, он слишком занят важным делом, чтобы отвлекаться на пустяки.

Нелла останавливается перед табличкой со знаком солнца. Пронизывающего света, который некогда встретил их с Отто, ждать не приходится из-за влажного тумана, пахнущего отбросами из канав, наскоро присыпанных соломой. Она уверенно стучит в дверь и замирает. Никакого ответа. «Буду ждать, – говорит она себе. – Буду ждать до тех пор, пока не откроют».

Отступив на пару шагов, она разглядывает окна. Девиз на камне, освещенном выглянувшим солнцем, кажется ей сейчас откровенной издевкой – его смысл остается загадкой для неразумного человечества. Кричать нельзя, дабы не разбудить мирных жителей, ведь мирные жители в Амстердаме, которых связывают друг с другом золотой телец и душевный покой, – это святое.

– Вы там, я знаю! – кричит она. – Что я должна сделать?

И тут же распахивается дверь у нее за спиной.

– Еще одна, – раздается голос. Нелла разворачивается. На пороге, подбоченясь, стоит брюхастый толстяк в фартуке. У него широкое лицо и цепкий взгляд.

– Еще одна? – переспрашивает она. – Но я…

– Ходите табуном днем и ночью, барабаните в дверь, разоряетесь. Вам что, дома ничего не объясняют? Зачем вы тащитесь сюда и орете у меня над ухом?

Она подходит ближе и заглядывает ему через плечо. В холодной комнатушке развешены мотки некрашеной шерсти, на стене висят шкуры.

– У вас работает рябой? – спрашивает Нелла.

Торговец шерстью закатывает глаза.

– Было дело.

– Что вы этим хотите сказать?

– Ушел неделю назад, ничего не объяснив. Ходил напуганный, глаза на лбу. И посреди ночи сбежал. Где он сейчас, одному богу известно.

Мужчина от холода притоптывает на месте. Видя откровенное разочарование на лице незнакомки, он смягчается.

– Она уж давно не показывается, так что ты зря пришла.

Нелла смотрит на него пристально.

– Она? Я пришла к миниатюристу.

Толстяк, прищурившись, глядит на дом напротив.

– Про миниатюриста ничего не знаю, а вот женщина поселилась тут несколько месяцев назад. Только она уже давно здесь не показывается. А девушки вроде тебя продолжают приходить. Стучат, подсовывают под дверь записочки, требуют, чтобы их впустили. Я уж собирался позвать гражданский патруль.

– Девушки вроде меня?

– И постарше. Вдовы тоже приходили. Одна с трудом передвигалась.

– А эта женщина… как она выглядит?

Он пожимает плечами.

– Высокая. Светлая. На голландку не похожа. Скорее на этих, из северных стран, которые ищут у нас работы, а гильдии их не берут.

– А ее лицо вы не запомнили?

Торговец шерстью вновь пожимает плечами.

– Она если изредка и выходила, то в темное время суток.