Плач к Небесам - Энн Райс Страница 56

О-о-о-о-о-о Боже, н-е-е-е-е-т, это сон!

Звенит звонок.

Все начинается снова.

— Надень красный кушак!

— Не буду!

— Ты хочешь, чтобы тебя выпороли за это?

— Я не хочу ничего.

«Почему мне никогда не снится, что я держу его в руках и онне может вырваться, убежать от меня, и я могу сделать с ним то же, что он сделалсо мной, сделал со мной? Где он, такой сон?»

— Чего ты надеешься этим добиться? — Гвидо Маффеоходит по комнате взад и вперед. — Скажи мне, Тонио! Поговори со мной. Ведьты сам согласился быть здесь, я не заставлял тебя. Чего ты хочешь добиться этиммолчанием, этим...

— Я не могу выносить это. Я не могу спокойно выноситьэти лица, пышущие гневом.

— Умоляю вас не сечь его. Если бы вы толькопредоставили это мне.

— Я предоставил это тебе, но он по-прежнему упрямоотказывается...

— Повяжи кушак.

— Не буду.

Первый удар, это боль, от которой ты должен защищать себя,но не можешь защитить. Второй — это нечто, чего нельзя вытерпеть. Третий,четвертый, пятый... «Не думай об этом, думай о чем-нибудь другом, окаком-нибудь другом месте, о чем-нибудь другом, о чем-нибудь другом».

— Повяжи кушак.

— Не буду.

— Тогда скажи мне, раз ты такой ученый, мой прекрасныймаленький венецианец, что бывает с евнухом, который не поет?

Их всех построили у главных ворот, и они двинулись парами,руки за спиной, красные кушаки ровно пополам рассекают мягкую черную тканьтуники, черные ленты завязаны у шеи. Все разом, с правой ноги, потекли заворота. «Возможно ли, чтобы я проходил через эти ворота вместе с ними, чтобы яшел в одной процессии с этими евнухами, этими каплунами, этими кастрированнымичудищами?»

Унижение большее, чем быть раздетым догола. И все же ондвигался, переставлял ноги, и ему казалось, что весь мир состоит из однихлюдей. Люди стенами смыкаются вокруг, чтобы посмотреть поближе, их голосаподнимаются, смешиваются. И поначалу они так красивы и так уверенны, этиголоса, взлетающие кверху, кверху, в открытое небо. И каждый, кто глянет наидущих, знает, знает, не важно, есть на нем красный кушак или нет, знает вточности, кто он такой.

Это невыносимо, похоже на описания варварских пыток.Невозможно представить себе мысли и ощущения того, кто находится в самом центрепроисходящего, того, кого ведут в самую глубь толпы, со связанными руками, такчто он даже не может прикрыть лицо. Все, что ты представляешь собой,принадлежит теперь этому миру вокруг тебя, и хотя ты глядишь вперед так, словноничего этого не происходит с тобой, ты замечаешь облака, плавно уносимыеморским бризом, ты видишь фасад церкви.

Кто они, эти южные итальянцы, кто они, как не мир, не целыймир!

Уходи отсюда, уходи.

— Если ты уйдешь отсюда, — шипит злобный ГвидоМаффео, тот самый, который знает об этом все, — куда ты пойдешь?

— Я не уйду.

— Ты хочешь, чтобы тебя отсюда вышвырнули!

И теперь, когда настало время порки, думай о боли, а не отом, как ее побороть, потому что ни в прошлом, ни настоящем, ни в будущем нетни одной стороны твоей жизни, которая бы не сводила тебя с ума, стоит тебеподумать о ней. Так думай о боли. У этой боли, во всяком случае, есть пределы.Ты можешь вычислить, какими путями движется она по твоему телу. У нее естьначало, середина, конец. Представь себе, что у нее есть цвет. Первая полоса отудара, например. Какого она цвета? Красною? Красного, переходящего всверкающе-желтый. А потом снова красного, красного, никакого желтого, а потомбелого, белого, белого.

— Прошу вас, маэстро, предоставьте его мне.

— Ты будешь петь, или тебя исключат из школы!

— Куда же ты пойдешь?

Вот оно. Куда ты пойдешь? Зачем ты поместил себя в этотдворец, состоящий из пыточных камер, почему ты не уйдешь отсюда? Потому что тычудовище, а это школа для чудовищ, и если ты уйдешь отсюда, то останешься один,совсем один. Один на один вот с этим!

Не плачь перед этими людьми. Проглоти слезы. Не плачь передчужаками. Обрати свой плач к небесам. Плачь перед небесами. Перед небесами.

— Чего ты пытаешься добиться? Ты сам-то хоть знаешь,чего хочешь?

Гвидо метался взад и вперед. Лицо его было искажено гневом.Он запер дверь классной комнаты и повесил ключ на пояс.

— Почему ты порезал этого мальчика?

— Вовсе не порезал. Так, поцарапал слегка. Выживет.

— Да, на этот раз выживет.

— Он ворвался в мою комнату. Он издевался надо мной!

— А что будет в следующий раз? Ты ведь знаешь, чтомаэстро распорядился забрать у тебя шпагу, кинжал и пистолеты, которые тыкупил. Но это ведь не прекратится, да?

— Нет, если надо мной будут продолжать издеваться. Яокружен настоящими мучителями! И это не прекратится!

— Ты что, не понимаешь? Если ты будешь продолжать в томже духе, тебя выставят из консерватории. Лоренцо мог умереть от раны, которуюты нанес ему!

— Оставьте меня одного.

— А, вот отчего у тебя глаза на мокром месте. Ну-каскажи это снова, я хочу это слышать.

— Оставьте меня одного!

— Я не оставлю тебя одного, я никогда не оставлю тебяодного, пока ты не начнешь петь! Ты думаешь, я не понимаю, что тебя удерживает?Ты думаешь, я не знаю, что с тобой происходит? Боже мой, да ты сумасшедший,если не понимаешь, что я рисковал жизнью, везя тебя сюда, хотя мне было былучше избавиться и от тебя, и от твоих мучителей? Но я увез тебя с Венето сюда,куда ваше правительство может прислать своих наемных убийц, и они запростозарежут меня на какой-нибудь тихой улице!

— Но зачем вы сделали это? Разве я вас об этом просил!Чего вы хотите от меня, чего вы всегда хотели от меня?

Гвидо ударил его. Не совладав с собой, он так сильнохлестнул Тонио по щеке, что тот отлетел назад и схватился за голову. Гвидоударил его еще раз. А потом сжал обеими руками и стукнул головой об стенку.

У Тонио перехватило дыхание, и он издал короткий горловойзвук. Гвидо схватил его за шею, стал выворачивать голову.

И вдруг отпрянул от мальчика, схватив правой рукой левоезапястье, словно удерживал себя от нового удара. Он стоял спиной к Тонио, нобыло заметно, как он напряжен.