Любовь и злодейство гениев - Сергей Нечаев Страница 56

* * *

«Роден, — утверждает Рэн-Мари Пари, — питал к своей ученице сильнейшую привязанность». Переписка его с Джесси Липскомб (подругой Камиллы, с которой они вместе снимали мастерскую) в этом смысле весьма показательна, хотя использовать ее трудно: письма не всегда четко датированы, некоторые утеряны, многие места неразборчивы.

Из этих писем действительно видно, что Роден был обеспокоен душевным состоянием Камиллы.

Например, в 1886 году он писал Джесси:

«От моей милой англичанки нет никаких известий […] Пришлите мне ваши фотографии. Обращаюсь с этой просьбой к вашей несравненной доброте, пусть мадемуазель Камилла и вы будете рядом, и в то же время пусть ваши прелестные индивидуальности сохранятся во всей своей цельности […] Постарайтесь, чтобы ваша подруга не была такой ленивой».

* * *

А еще Рэн-Мари Пари пишет:

«Даже не очень любя такое трудное для восприятия искусство, как скульптура, нельзя избежать сопоставления работ Камиллы с заслонившим их творчеством Родена».

Очень верное утверждение. Тем более что ни для кого уже не секрет, что Камилла «приложила руку» ко многим произведениям Родена. Разглядывая «Врата ада», любой специалист по творчеству Камиллы Клодель легко узнает ее работу: где руку, где ногу, где торс. Это и неудивительно при той родственности стиля, что существовала между ними на протяжении нескольких лет. Но даже если не опускаться до подобных мелочных подсчетов, одна работа Камиллы не может не вызвать недоуменных вопросов. Это «Девушка со снопом» 1890 года.

«Девушка со снопом» — настоящая сестра-близнец созданной примерно в то же время «Галатеи» Родена. Те же сжатые колени, та же правая рука на плече, тот же наклон головы, та же челка, закрывающая лоб. А между тем, почти натуралистическая простота этой девичьей фигуры как нельзя более клоделевская, в ней нет и следа присущей Родену напряженности. К тому же известно, что сам Роден не любил работать в мраморе, тогда как Камилла была в этом превосходным мастером: так кто же вдохновитель и исполнитель роденовской «Галатеи»? Вопрос, как говорится, риторический.

Во все тех же «Вратах ада» один из персонажей группы «Скупость и роскошь» являет собой точную копию «Этюда мужской головы» Камиллы, а одна из фигур, бронзовый эскиз которой выставлен в музее Родена под названием «Крик», кажется вышедшей прямо из рук Камиллы. И перечень подобных заимствований, указывающих на то, что учитель использовал ученицу, можно продолжать и продолжать.

Грань, за которой помощь в работе превращается в нечто совсем иное, тонка. Очень часто «помогающего» становится трудно отличить от «делающего всю работу». Можно только догадываться, что испытывала Камилла, видя, как ее идеи плавно трансформируются в Великие Творения Родена. Наверняка мысль о том, что без нее он этого не добился бы, уже не раз приходила ей в голову. И ей нужна была за это хотя бы его благодарность. А может быть, и благодарности (ее она так особо и не дождалась) ей уже было бы мало? Не мечтала ли она о равных с Роденом лаврах?

Подобные мысли обычно женщину до добра не доводят. Вот Роза Бёре и подобные ей прекрасно это понимают. Представим ее на месте Камиллы. Представим, что ей чудом перепала пара листочков с лаврового венца «ее мужчины». Что бы она сделала? Без сомнения, добавила бы их в суп, который ежедневно для него готовила. Камилле же такое и в голову не могло прийти. Ей нужно было все и сразу.

По этому поводу Рэн-Мари Пари очень верно подмечает:

«В области творчества между Роденом и Камиллой установилась своего рода общность имущества — но именно она в момент раздела сделалась поводом для ссор. Никто из них не измерял свою долю в совместном владении, пока не начались конфликты».

Всем известно, в какую проблему превращается так называемое «совместно нажитое имущество» при разводе. И здесь совсем не важно, что в период совместного проживания один участник конфликта в поте лица зарабатывал деньги, а другой сидел дома. Имущество ведь «нажитое», а не «заработанное», и попробуй тут разберись, кому что принадлежит. Вот никто и не разбирается. Имущество просто берут и делят пополам. Сколько смертельных обид оставила после себя подобная дележка…

Драма Камиллы и Родена заключалась, как это ни парадоксально звучит, в их духовной общности. Такая общность, по логике, должна была бы привести к общности в жизни, но этому мешала борьба характеров, их «война до победного конца» за первенство в творчестве, приведшая их, в конечном итоге, к обоюдному бесплодию. Таков вот был парадокс их связи.

* * *

Те, кто общался с Роденом в пору его разрыва с Камиллой, утверждают: он и не скрывал той неисцелимой раны, что будет терзать его до самой смерти.

Бедная Камилла! Какое в столь юном возрасте нужно было иметь мужество, чтобы решиться не только покинуть родной дом, но и безнадежно выпасть из «респектабельно-благопристойных координат», в которых проходила ее прежняя жизнь. Ведь, став скульптором и приобщившись к жизни богемы, она уже одним этим нарушила все тогдашние каноны поведения. И она оказалась как бы вне закона, вне сочувствия и понимания.

Пока она верила в свое высшее предназначение, пока не была обманута Роденом, она удивительно легко и гордо шла по жизни навстречу своему призванию. Но такая цельность обычно сжигает за собой все мосты и очень часто оборачивается отчаянием и растерянностью, стоит лишь исчезнуть вере, которая поддерживает и движет вперед.

В музее Родена в Париже невозможно отделаться от мысли, как порой тяжеловесен мастер, как приземленны почти все его реалистические работы. И невольно думается, что он так навсегда бы и остался безнадежным реалистом, если бы в его жизнь не ворвалась мятежная Камилла, которая словно оплодотворила его творчество своей страстью, а потом сама сгорела в пламени этой страсти.

Зададимся вопросом: а так ли уж гениален Роден и только ли просто талантлива Камилла Клодель? Эти мысли невольно приходят на ум, когда находишься в одном из центральных залов музея Родена, полностью отданном работам Камиллы.

«Для художника все прекрасно, потому что в каждом существе, в каждой вещи проницательный взор его открывает характер, то есть ту внутреннюю правду, которая просвечивает сквозь внешнюю форму. И эта правда есть сама красота. Благоговейно изучайте ее, и в этих поисках вы непременно найдете ее, обретете истину».

(Огюст Роден)

* * *

Камиллу знали все видные критики того времени — Гюстав Жефруа, Матиас Морхардт, Октав Мирбо, Роже Маркс. И они отнеслись к ней очень благосклонно.

Тот же Мирбо, кстати, первым, говоря о Камилле, употребил слово «гений». Сравнивая ее творчество с творчеством Родена, он констатировал:

«Месье Роден лишь будоражит общество, Камилла — взрывает его устои. В ней есть революционный заряд».