Нансен. Человек и миф - Наталия Будур Страница 56

Всё дело в том, что, когда она рожала сына, а потом некоторое время после родов провела в постели, Фритьоф вновь стал встречаться со своей Драгоценностью. Свидания проходили и в городе, и в его предместьях — и все об этом знали. Даже на большом королевском балу Нансен пригласил на первый танец Драгоценность, а не госпожу Нансен — и нисколько не обеспокоился тем, в какое положение ставит жену.

После отъезда Нансена профессор Брёггер не постеснялся передать сплетни о разводе супругов Еве, когда встретил её на улице в Кристиании. Ева рассказывает об этом в письме мужу и заключает:

«Вот видишь, мой друг, если известный человек и красивая женщина слишком часто общаются друг с другом и слишком много времени проводят вместе, то это не остаётся незамеченным. А я ведь тебя об этом предупреждала».

Выдержке Евы в тот момент может позавидовать любая женщина, хотя из переписки становится ясно, как больно задел её Брёггер. Она называет профессора «самым бестактным человеком в мире» и довольно ехидно замечает:

«Если бы я захотела, я легко могла бы вскружить ему голову, как и любая другая женщина (если только она не совсем уродина) моложе сорока лет. Ведь он совсем не любит свою жену. Нехорошо с его стороны, ведь она родила ему восьмерых детей».

Нехорошо было и со стороны Фритьофа в ответ написать жене:

«Я действительно встречался с Драгоценностью, и мне даже показалось, что мои старые чувства ещё не угасли. Когда же я понял, как она несчастна, то почувствовал к ней жалость, ведь я так жестоко обидел её тогда».

Он признался, что практически каждый день встречался с Дагмар Энгельхарт Николайсен — и ранил Еву в самое сердце. Она в истерике телеграфирует:

«Прочитала письмо. Ужасно страдаю. Кого же ты любишь — меня или Драгоценность? От твоего ответа зависит моя жизнь».

Ответ Нансена буквально добивает несчастную. Ева пишет, что не может сдержать себя, что мучает себя и мужа ревностью, что теперь навсегда потеряла его любовь. И ещё она признаётся, что много раз была на грани самоубийства, когда Фритьоф пропал во льдах.

Нансен обещал вернуться к Рождеству, но не смог — поездка затянулась. Нельзя сказать, что он как-то пытался облегчить положение Евы. За многие тысячи километров от дома отец семейства вдруг начинает в письмах к оставленной жене излагать свои взгляды на воспитание детей — ведь у него теперь есть сын.

В одном из писем он пишет:

«Возможно, ты и права. Я смогу полюбить этого мальчика, но только если он станет настоящим мужчиной, а не нерешительным слабаком. В последнем случае вряд ли он завоюет мою любовь… И прошу тебя — не надо с ним нянчиться, таскать его на руках и задаривать бесконечными подарками. Нельзя так начинать жизнь ребёнка, который потом должен крепко стоять на собственных ногах. Ведь тогда мы сформируем такого человека, который при малейшей опасности не сможет постоять за себя — и будет расстраиваться, когда не сможет получить то, чего хочет».

Надо сказать, что в воспитании детей Нансен был очень суров — и даже запрещал жене хвалить их. К счастью, Ева далеко не всегда слушала Фритьофа, особенно когда речь шла об их малышах.

В переписке супругов много взаимных упрёков и самоистязания. Они предъявляют претензии не только друг к другу, но и к самим себе. В какой-то момент Нансен, не очень-то склонный к признанию собственных ошибок, пишет:

«Я хотел жить ради своего жизненного предназначения и следовать ему, даже если бы это разрушило твоё счастье, но тебя я хотел иметь своей рабыней, у тебя не должно было быть иных целей в жизни, как угодить мне… Моим самым большим несчастьем в жизни было то, что я никогда не мог пойти на компромисс, я всегда требовал „всего или ничего“, а то, что находилось посередине, меня не интересовало… Со мной часто невозможно общаться — я нелюбезен и молчалив. Не суди меня слишком строго, Ева, я знаю, что поступаю дурно, но мне и самому плохо, я страдаю от собственного характера не меньше тебя».

Как бы то ни было, но страдать приходилось в первую очередь Еве — Фритьоф всегда прежде всего думал о самом себе. И лишь когда жена накануне Рождества 1897 года пишет ему, что готова уехать из Готхоба, чтобы не стеснять мужа и не мешать его любви к другой, он наконец осознаёт всю серьёзность происходящего. Он забрасывает свою «лягушечку» письмами и телеграммами, в которых уверяет, что любит только мать своих детей, а его возлюбленная не стоит и её мизинца. А вскоре и вовсе решает прервать турне по Америке.

Но не только накалившиеся отношения с женой заставили Нансена так резко изменить свои планы. Всё дело в том, что ему было предложено за астрономическое вознаграждение стать президентом большого американского концерна, который собирался заняться обустройством Аляски. Когда Ева узнала об этом из письма мужа, она сразу связалась с его братом, адвокатом Александром Нансеном, и попросила совета. И Ева, и Александр прекрасно понимали, какой удар этот шаг нанесёт по авторитету Фритьофа в Норвегии. Вся норвежская молодёжь обвинила бы его в алчности и корысти и измене патриотическим идеалам. Когда Ева и Александр написали об этом Фритьофу, он одумался и признал, что бесконечные переезды, мелькание лиц и пристальное внимание всех и вся к его персоне лишили полярного исследователя «остатков разума».

Нансен в январе 1898 года принимает решение расторгнуть договор с организовавшей турне фирмой — и терпит колоссальные убытки. Он говорит, что не поедет в Калифорнию, потому что его пытаются одурачить и не заплатить деньги и ещё потому, что устал от сумятицы и шумихи. А чтобы возместить убытки, просит английских друзей устроить ему чтение лекций в Англии.

В Лондоне его принимают более чем благосклонно — и Нансен ведёт переговоры не только о собственных делах, но и делах своей страны. Он встречается с представителями английской аристократии и политических партий и говорит о возможности выхода Норвегии из шведско-норвежской унии.

* * *

После отъезда Фритьофа в Америку Ева много времени проводила со своими соседями. Вокруг Готхоба [45] давно начали селиться художники, с которыми Нансены очень дружили. Во многом благодаря своей известной жене-певице Нансен стал одним из богемы. А дома художников вокруг поместья Фритьофа так и назывались «Лисакерской богемой».

Сначала в Лисакере жили исключительно художники — Эрик Вереншёльд, Эйлиф Петерсен, Герхард Мюнте. Все они поселились там в 1896–1899 годах. Позже к ним присоединились профессора Эрнст и Оссиан Саре, певец Торвальд Ламмерс, профессора Герхард Гран и Молтке Му, писатель Ханс Э. Кинг, главный редактор крупнейшей газеты Ола Томмессен и некоторые другие.

Этот довольно спонтанно образовавшийся «лисакерский кружок» оказал несомненное влияние на развитие норвежской культуры и искусства в первой четверти XX века, а общение с Фритьофом Нансеном, который к тому моменту стал одной из ключевых политических фигур Норвегии, придало ему ещё и патриотическую окраску.