Гончаров - Владимир Мельник Страница 56

Размышление о достоинствах и противоречиях русского характера в «Обломове» оттенены параллелью Ильи Обломова с русским немцем Андреем Штольцем. Гончаров, питавший определенные симпатии к англичанам, отразил вслед за другими русскими писателями реальную ситуацию в России, где «западный элемент» чаще всего был представлен именно немцами, составившими особую этнокультурную группу под названием «русские немцы».

Большую роль играл при этом личный опыт писателя, чья жизнь прошла в Поволжье и Петербурге — двух регионах традиционного поселения русских немцев. В какой-то степени русские немцы, оказались даже причастны к воспитанию Гончарова. В одной из своих автобиографий он писал: «Здесь у жены священника, немки, принявшей Православие, он положил основание изучению французского и немецкого языков». Очевидно, уже в этот период, на Волге, писатель увидел образцы «немецкого воспитания», основанного на привитии привычки к упорному и энергичному труду, а также к нравственной самостоятельности личности, к ответственности, долгу. Сильные стороны этого воспитания не могли не броситься в глаза и не служить постоянным фоном для размышлений об обломовщине, размышлений, начавшихся очень рано. Это воспитание названо Гончаровым «трудовым, практический воспитанием».

Писатель хорошо знал жизнь русских немцев ещё и потому, что их было достаточно много на всем его последующем жизненном пути: в университете, на службе, в кругосветном плавание, даже среди родственников (по линии жены его брата, H.A. Гончарова). Особенно большое место в этом ряду занимают «остзейцы», которых Гончаров наблюдал во время своей службы в Петербурге, а впоследствии, в период летнего отдыха в течение нескольких лет, в Прибалтийском крае. На эти впечатления накладывались другие — непосредственно от Германии, куда он впервые попал в 1857 году. Из всего этого вырабатывались представления писателя как о немецком национальном характере, так и о роли которую играют в русской жизни немцы.

Кроме того, Гончаров включался здесь в определённую традицию восприятия немцев в русской культуре. В русской литературе со времен незабвенного Бирона немецкая тема развивалась часто с резко негативным оттенком. Как правило, подчеркивались такие черты, как методичность немца, порою доходящая до жестокости, недостаток душевности, исключительная расчетливость, скупость, стремление взять верх над русским человеком и т. д. При этом с удовлетворением отмечалась «жидкая натура» немца по сравнению с русским. Одним из наиболее характерных примеров является образ Бирона в «Ледяном доме» И. И. Лажечникова. Стоит напомнить и о «грехе» Германна из «Пиковой дамы» A.C. Пушкина. Н. В. Гоголь, начиная с «Ганца Кюхельгартена», развивает в своем творчестве немецкую тему, причем иногда на грани национальной пародии, воспроизводя народно-фольклорное восприятие немца русским человеком. Его герои употребляют многие пословицы, сложившиеся в русском языке про немца. Так, во «Владимире третьей ступени» персонажи рассуждают о немецкой скупости: «Вот уж немецкая сигарка… Скряжничает, проклятая немчура… На свой счет не выпьет пива, немецкая сосиска!» В «Ночи перед Рождеством»

Гоголь изображает чёрта через сравнение с немцем: «Спереди он совершенно немец…» Образ «немца-черта», немца, принесшего в Россию западную «чертовщину», глубоко философичен и органичен, он так или иначе проявляется в произведениях многих авторов в русской литературе. В «Невском проспекте» Гоголь дает традиционное восприятие немецкой методичности: «Шиллер был совершенный немец… Еще с двадцатилетнего возраста, с того счастливого времени, в которое русский человек живет на фу-фу, уже Шиллер размерил всю свою жизнь и никакого, ни в коем случае, не делал исключения… Он положил себе в течение десяти лет составить капитал из пятидесяти тысяч, и это уже было так верно и неотразимо, как судьба…» В этом же гоголевском духе рассуждает о немцах-соседях обломовский слуга Захар: «А где немцы сору возьмут… Вы поглядите-ко как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: все поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять?» Однако для Гончарова никогда не были характерны шапкозакидательские настроения. Он был истинным патриотом России, а потому всегда видел и слабые места русского человека. Он даёт Захару высказаться на грани самопародии: «У них нет этого вот, как у нас, чтобы в шкафах лежала годами куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба на зиму…»

Гончарову принадлежит заслуга взвешенной, объективной, собственно исторической постановки вопроса о роли русских немцев в историческом развитии страны. Впервые на сравнении способностей русского человека и немца к деятельности на благо России строилась концепция русского романа. Автор, обладающий большой степенью национальной самокритичности и духовной свободы, решает вопрос в пользу немца, а не русского, что не могло не породить бесчисленных обвинений в отсутствии патриотизма. В сущности, в основу своей концепции Гончаров положил горькие признания, сформулированные в приведенных выше цитатах из его статьи и письма: «Это, конечно, досадно, но справедливо»; «Они научат… нас своим, в самом деле завидным племенным качествам, недостающим славянским расам…»

Гончаров ставил перед русским человеком прямую задачу: учиться у немца, учиться, отбросив чувство национальной спеси, отбросив исторически сложившиеся обиды для будущего блага России.

В то же время писатель не склонен к однозначным ответам. Параллель между Ильей Обломовым и Андреем Штольцем стала едва ли не общим местом. Между тем она не так проста, как может показаться. Гончаров видит в России страну огромных, но еще не разработанных возможностей, страну, еще только входящую в европейскую цивилизацию. Он рад приветствовать все те внутренние силы, которые способствуют продвижению России к общеевропейской жизни, и, наоборот, осуждает «застой», сон, неподвижность. В национальном характере его интересует прежде всего определенная «европейская» доминанта: ответственность, отсутствие инфантильности, способность человека исполнять свой долг, быть работником, преобразователем жизни. Об этой доминанте он упоминает в статье «Лучше поздно, чем никогда», говоря об образе Штольца и о той роли, «какую играли и играют до сих пор в русской жизни и немецкий элемент и немцы. Еще доселе они у нас учители, профессоры, механики, инженеры, техники по всем частям. Лучшие и богатые отрасли промышленности, торговых и других предприятий в их руках. Это, конечно, досадно, но справедливо… Отрицать полезность этого притока постороннего элемента к русской жизни — и несправедливо, и нельзя. Они вносят во все роды и виды деятельности прежде всего свое терпение… а затем и много других качеств…». В неопубликованном письме к великому князю Константину Романову Гончаров дополняет свои суждения: «Они… научат русских, нас, своим, в самом деле завидным племенным качествам, недостающим славянским расам — это perseverance во всяком деле… и систематичности. Вооружась этими качествами, мы тогда, и только тогда, покажем, какими природными силами и какими богатствами обладает Россия! Другому пока нам у остзейских культурхеров учиться нечему и занять ничего не приходится».

Если Штольц является, по словам Гончарова, «образцом энергии, знания, труда, вообще всякой силы», то Обломов воплощает эстетизированную «лень и апатию во всей ее широте и закоренелости как стихийную русскую черту». Многое в образах двух этих героев строится на принципе прямого и недвусмысленного противопоставления. Тело Обломова кажется «слишком изнеженным для мужчины», в то время как Штольц «весь составлен из костей, мускулов и нервов… ни признака жирной округлости». Один лежит на диване, другой — беспрестанно в движении. Один «любил уходить в себя и жить в созданном им мире», другой — «больше всего боялся воображения… всякой мечты».