Страж - Джордж Доус Грин Страница 6

Коналл тяжело ступил вперед, высекая искры концом волочившегося по каменному полу тяжелого меча. Казалось, что доставшееся ему тело чуточку маловато для той агрессивной энергии, которая в нем скрывалась, и что он вот-вот взорвется. Его тон был недвусмысленным.

— Я думаю, что он притворяется, — прорычал он, приблизив свое лицо вплотную к моему. — Я думаю, что этого засранца бросили его дружки, когда воровали скот, и теперь он придуривается, чтобы мы решили, будто он жертва кораблекрушения, и отпустили его. По мне, так нужно выбить из него правду, а потом приколотить вверх ногами на главных воротах.

По крайней мере, кое-что из того, что он говорил, я понял. Мое лицо расплылось в ухмылке.

— Засранец, — произнес я.

На мгновение все звуки смолкли. Я выговорил это слово еще раз. У Каффы отвалилась челюсть. Толпа, заполнявшая Большой Зал, взорвалась от хохота. Коналл смотрел на меня исподлобья, пытаясь сообразить, не издеваюсь ли я над ним, с таким напряжением, что его борода встопорщилась. Мне казалось, что он уже готов ударить меня на всякий случай, но Конор улыбнулся и положил руку ему на плечо. Это успокоило Коналла, насколько он вообще мог быть спокоен, будучи по натуре человеком агрессивным, но подозрений его не ослабило.

Каффа вопросительно взглянул на короля, и тот кивнул, выражая свое согласие. Каффа скороговоркой перечислил целый набор клятв. Я знал некоторые из них и повторил их с улыбкой. На всякий случай я использовал несколько хорошо продуманных жестов, давая понять, что знаю, о чем говорит жрец.

Язык, на котором они говорили, был во многом похож на речь одного солдата, с которым я служил в Десятом легионе. В походе одним из развлечений для нас было учить других проклятиям на родном языке. Ритм речи этих людей, а также цвет их кожи и телосложение были такими же, как у человека, которого я когда-то знал.

Конора немало позабавило, что белокурый чужак из моря может общаться только с помощью ругательств. Он дал знак Каффе увести меня, и старик согласно кивнул, но на его лице промелькнуло скрытое недовольство.

Когда мы проходили через внутренний двор, нас догнал молодой мужчина с рыжей бородой, которого звали Оуэн. Он о чем-то заговорил с Каффой. Я предположил, что он хочет помочь Каффе присматривать за мной, и оказался прав. Выяснилось, что Каффа совсем недавно обзавелся молодой женой, интересовавшей его гораздо больше, чем я, так что предложению Оуэна он весьма обрадовался. Каффа поначалу для вида не соглашался, поскольку не любил отказываться от того, что могло впоследствии пригодиться, но все же Оуэн уговорил его и стал моим наставником. Он информировал Каффу о моих успехах каждый раз, когда старик выбирался из супружеской опочивальни. Выслушав краткий доклад, Каффа величественно кивал, показывая, что удовлетворен моими успехами, после чего снова исчезал за дверью. Поскольку делать мне все равно было нечего, я учился у Оуэна языку и старался побольше есть и пить, чтобы поскорее восстановить форму. Это оказалось легко выполнимым.

Мое имя менялось несколько раз, прежде чем мы остановились на окончательном варианте. Похоже, им было трудно произносить «Зигмунд», поэтому я предложил звать меня Дециусом, как меня называли в Риме. Судя по всему, это имя всех устраивало до тех пор, пока однажды во время трапезы Коналл, находившийся в довольно дурном настроении, не заявил, с трудом ворочая языком, что если, мол, этот чужак все равно меняет свое лягушачье имя каждые пять минут, то почему бы ему не выбрать такое имя, которое будет понятно людям, например Лири? К этому моменту я выпил достаточно, чтобы не бояться его оскорбить, и ответил, что Лири действительно прекрасное имя, но если мне когда-нибудь понадобится назвать себя именем недоумка, то я назовусь просто Коналлом. Совершенно очевидно, что я продемонстрировал при этом великолепные успехи в постижении языка.

Все расхохотались. Коналл рассвирепел и полез через стол ко мне, но Оуэну и еще нескольким мужчинам удалось перехватить его и убедить в том, что он неправильно меня понял и всему виной мое отвратительное произношение. Наконец Коналл успокоился, и дело закончилось тем, что мы с ним мирно, бок о бок, заснули за трапезным столом. После той ночи все, в том числе и те, кто раньше называли меня Зигмундом или Дециусом, стали звать меня Лири. Сначала это казалось шуткой, но к тому времени, когда шутка перестала быть смешной, уже никто не помнил, что раньше у меня было какое-то другое имя.

До двенадцати лет я был германцем. Затем Германик взял меня в заложники, и в течение пятнадцати лет я считался римлянином. Теперь я стал ольстерцем, и снова началась другая жизнь. Неудивительно, что Коналл не знал, как меня называть. Я и сам точно не знал.

Оуэн давал мне урок географии, впрочем, не открывая для меня ничего нового.

— В Ирландии четыре провинции — Ольстер, Мюнстер, Ленстер и Коннот. — Оуэн на мгновение задумался и добавил: — Есть еще Тара, правда, по площади она гораздо меньше остальных. Собственно, это вообще-то не провинция, но там находится резиденция Верховного короля, поэтому, наверное, о ней тоже важно знать. Красная Ветвь — это воины, охраняющие Ольстер. Они входят в состав Фианны, личной гвардии Верховного короля Ирландии. Ее основатель — Росс Рыжий, женившийся на Маги, — тот самый Росс, который был, вернее, есть Ангусом Огом. Он — бог любви. Я тебе об этом уже говорил? А у римлян есть бог любви? Женщины молятся Ангусу на языке белтейн, то есть они все время ему молятся, но чаще на белтейн. Ты мне говорил как-то, что Аполлон — нет, наверное, Марс — это ваш… нет, что-то я путаю, да?

Я вздохнул. Подобная болтовня могла продолжаться целый день, причем так случалось довольно часто.

С того дня, как меня выбросило на берег, прошло около шести месяцев. Сияло солнце, пели птицы, а я мучился от похмелья, из-за чего любой шорох отдавался в моей бедной голове, как грохот молота Вулкана [2]. Ежедневно Оуэн повсюду водил меня, чтобы все показать и рассказать. Он обращал мое внимание на все достопримечательности внутреннего двора замка, а заодно и на многое из того, о чем вообще не стоило бы упоминать. Он испытывал голод на информацию и жаждал не только ее получать, но и делиться ею, и все время говорил. О Зевс, сколько же он говорил! Я отчаялся истощить этот фонтан красноречия и стал просто прятаться от Оуэна. В конце концов он понял мою стратегию и подкараулил меня, когда я решил вздремнуть часок после обеда.

— Лири?

— Что?

Я сразу почувствовал себя неблагодарной свиньей, но тотчас решил из-за этого не расстраиваться. Через открытую дверь я увидел за спиной Оуэна трех братьев, присутствовавших в Большом Зале во время моей первой встречи с королем, понял, что попался, и, не промолвив ни слова, отступил в угол.

— Мы можем поговорить?

Это уже было достижением. Сегодня Оуэн спрашивал разрешения поговорить. Обычно для того, чтобы он заткнулся, надо было двинуть его кулаком по голове.