Тайна без точки - Альбина Коновалова Страница 6

— Зачем я его растила? — кричала Надежда. — У вас есть дети? О-о, зачем? К Надежде тянутся руки со всех сторон, ее обнимают десятки людей сразу. Она кричит — и столько в этом крике отчаяния и боли! И тогда медсестра со шприцем прокалывает черную ткань плаща и делает укол женщине. Этот снимок облетел весь мир, газеты писали, что женщине сделали укол наркотика против ее воли. Это верно лишь отчасти: укол был успокоительным.

И тогда зал взорвался. Начался невообразимый хаос. Со всех концов зала к Надежде бегут журналисты, их оказалось много. Как коршуны на легкую добычу, они снимают Надежду крупным планом — со спины, с боков. И шприц — вот сенсационная удача!

Я сама журналист, и я понимаю, что такие снимки обнажают суть вещей, меняют мир, становятся уравновешивающей силой для чиновников и правительств. Но в тот момент профессиональный цинизм журналистов, которые откровенно радовались удаче, стал бомбой.

По залу пробегает легкий ветерок безумия. Словно спящих женщин разбудил этот крик матери. Стоны. Истерики. Обмороки. Офицеры, аккуратно распределенные по всему залу, подхватывают падающих женщин. Их спокойствие в какой-то мере уравновешивало ситуацию. Медсестры делают уколы, на ходу распечатывая шприцы. Горы упаковок вырастают на стульях. Одних женщин уносят, других отпаивают лекарствами на месте.

В зал вбегают крепкие ребята в камуфляжной форме (вероятно, омоновцы) и выгоняют журналистов. Дело завершают родственники. Журналисты бегут с поля боя, снимая на ходу. Офицеры участия в этой расправе не принимали. Один телеоператор пробирается к проходу, держа камеру внизу. Брат Сережи Садиленко бросился к нему.

— Я не снимаю! — успел крикнуть оператор, но его пинками заставили покинуть зал.

На клубных сиденьях — нелепые горки упаковок от шприцев, поредевшие ряды. Рядом со мной останавливается контр-адмирал Михаил Кузнецов — по его прыгающим губам я понимаю, что он что-то говорит, я ничего не слышу. Еще большую нервозность вносят женщины, снующие около горя! В штабе таких, к сожалению, оказалось много, но дифирамбов им не спою! Во время общей истерики они сами впадали в панику, хватали родственников за плечи, трясли их, тряслись сами. Какие уж тут слова поддержки!

Отвлекаясь на эту тему, поскольку в зале длительное время ничего не происходило, расскажу один случай на тему общей истерики.

Одна из штабных дам в знак солидарности надела черный платок, и неоднократно попала в телевизионные кадры. Отец ее мужа, увидев по телевизору сноху в черном платке, решил, что его сын погиб и скончался возле экрана от разрыва сердца.

Проходит какое-то время, и слух ко мне, вероятно, возвращается — как сквозь ватное одеяло слышу спокойный голос Ильи Клебанова. Собрание продолжается. Многие, кого выносили на руках — вернулись, и в том числе Надежда Тылик. Вряд ли она могла это сделать при применении психотропных средств.

Я слышу все, но не осознаю — записываю на автомате.

Спрашивают:

— Была ли аварийная тревога?

— Этого мы не можем сказать. Связи нет, — отвечает Клебанов.

— А нам вчера сказали, что связь есть.

— Вам сказали неправду! — его твердость вызывает уважение.

— Были ли удачные попытки со спасательным аппаратом?

— Вчера были.

— Почему с флота убрали лучших людей? — это спрашивает Надежда Тылик. — Вы посмотрите, как происходят сокращения! Убирают несогласных!

— При проведении спасательных работ мы будем использовать специалистов дивизии, — отвечает Клебанов.

— На каком расстоянии от лодки находится спасательное судно?

— Полтора метра.

— По телевизору сказали, что на расстоянии 800–900 метров. Он не комментирует.

— Я готов встретиться с вами завтра и послезавтра, — закончил Клебанов.

— Нам не нужна лодка! Верните мужей! — требуют женщины.

Тогда еще было живо мнение, что спасают подводную лодку ценой жизни подводников. Люди чувствовали, что спасательные работы затягиваются, но не могли это объяснить.

— И мне не нужна такая лодка, — ответил адмирал Владимир Куроедов. — Лодка, которая ложится на дно при первом ударе.

Возможно, адмирал и сам не понял, какие роковые произнес слова, но он сказал именно так — при первом ударе. Сказал как-то эмоционально.

— Таких случаев раньше не было, — продолжал адмирал. — При бедствиях все же лодки вплывали, и хоть что-то становилось известно…

— Нам не нужны ваши разъяснения, — кричат родственники. — Скажите, почему она не всплыла? — я стараюсь сохранить стилистику высказываний, даже если она противоречит логике.

— Кто решил, что наши ребята погибли? — спрашивает Олег Родионов.

— А вы что, не верите, своему командованию? — отвечает Куроедов после некоторого замешательства. Когда мы обнаружили лодку, — продолжает он, нервничая, но сохраняя спокойствие ценой невероятных усилий. — Когда мы обнаружили лодку, она лежала с дифферентом 11 градусов. Сейсмологи зафиксировали два всплеска. Первый — легкий. Второй — взрывной. Дыра в лодке сквозная. Пробоина в носу правого борта выглядит, как кусок пирога, вырезанный кусок…Или продавленный…

— Так вырезанный или продавленный? — перебивают адмирала. Позднее он говорил, что это технологическое отверстие, которое он приказал вырезать. Трудно поверить, что в первые дни спасательных работ адмирал был озабочен вырезанием никому не нужного отверстия — в опасных для жизни подводных условиях и шторма. А то, что оно было — это факт, в самые первые дни нам показывали видео со дна моря, где, зарывшись носом в ил (или носа уже не было?) лежал «Курск». Мутная вода не позволяла рассмотреть детали, но упомянутое отверстие промелькнуло отчетливо. Позднее командование умело использовало его для тиражирования версии попадания американской торпеды, раскрученной, якобы, французскими режиссерами. И кто только не фотографировался на фоне этого отверстия: так как версия официально не была озвучена, то командование должно было быть озабоченным сокрытием подобных фактов. Ан нет, оно их демонстрировало — как будто случайно. И к вопросу о лжи. Такое отверстие не могло быть сделано вручную, это технически сложно, сварщики рассказывали, что они выполняют квадратные или прямоугольные отверстия.

— Вырезанный или продавленный? — спрашивают в той паузе, которую допустил адмирал.

— Пока трудно ответить, — говорит Куроедов.

Затем в разговор вступает контр-адмирал Александр Дьяконов. Он говорит, что надо надеяться. В числе прочего прозвучала растиражированная история про одну такую подлодку, где подводники продержались в отрезанном отсеке 23 дня. Речь шла о К-19, первом советском ракетоносце, но там были другие обстоятельства: подавался воздух с надводного судна, и ребята знали, что лодку тянут в порт приписки.

Александр Руцкой сказал коротко: — Держитесь!

После собрания Катя Багрянцева всех ведет в церковь. Против ее напора не могут устоять даже неверующие.