Дорогами войны. 1941-1945 - Анатолий Белинский Страница 6

– Понимаешь, только я, это, сошел с трапа – я тогда на «Марти» служил, – смотрю: идеть… глаза, брови… Идеть! А сама – раз-раз глазами на мене. Подхожу к ней, представляюсь: «Петручио! Из Одессы!» И – под ручку. А она, понимаешь, дрожать начинаеть. Ну, тут я…

Петручио, Петручио… Что бы мы делали без твоей травли?

В темноте вполнеба сплошное, бесконечное вибрирующее зарево – передовая. Не условное, а настоящее огненное кольцо.

Ребята собираются в разведку. Петя Акентьев, кок Костя Головин. Придирчиво осматривает их снаряжение старший группы, бывший командир погибшего недавно катера МО лейтенант Чудов – высокий, плечистый, сапоги гармошкой. Старик Лерхс, латыш-сверхсрочник, просится в разведку, его не берут (он 1895 года рождения!). Не взяли и меня. «Еще успеешь!» – сказал Чудов.

Напоролись наши ребята на немецкую разведку – в темноте, в болотине. Ранен Акентьев. Осколком гранаты, ниже спины…

– Гад буду, я не поворачивался к фрицам задом! – оправдывается Петро.

(Верно, граната разорвалась за спиной у него.) Идти в лазарет на плавбазу «Банта» Петручио отказался наотрез: боялся всенародного осмеяния своей раны.

16 сентября. Принимаем письмо моряков-балтийцев к ленинградцам… «…Мы даем вам священную нерушимую клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие – не бывать фашистской сволочи в городе Ленина…» Крастыньш Арнольд:

– Почему, товарищ комиссар, нам отказывают быть на береговом фронте?

Я хочу брать фашистов… как сказать… за шею!

Комиссар:

– У меня шестьдесят рапортов с аналогичной просьбой. А кто же будет стрелять из наших замечательных орудий, кто будет поддерживать огнем наших бойцов, обливающихся кровью под Колпином и Пушкином? Вы слышите голос нашей артиллерии? Когда-нибудь, я верю, скажут: «Артиллерия спасла Ленинград».

На всех тумбах и углах домов – портреты Джамбула Джабаева, великого казахского акына. И стихи… Ленинградцы, гордость моя!

Как изменился Ленинград за месяц! В окнах первых этажей мешки с песком, щели во дворах и скверах. Строй за строем с винтовками и противогазными сумками через плечо – ополченцы, салаги наши стриженые. На ленточках: «Бригада подводных лодок КБФ».

Мы с мотористом Кострицким держим на руках бьющийся о стенку у Смольного катер, ждем командование отряда с совещания. За поворотом Невы – раскаты орудийных залпов линкора «Октябрьская Революция», крейсера «Киров».

…А у нас – позор! – на борту заседание трибунала флота. Бледный, аж светится, на скамье перед судом мой бывший командир отделения Смирнов (доигрался!). Я с винтовкой – слева от Смирнова, рулевой Семенков – справа.

«…За самовольный уход с корабля во время боевой тревоги, отсутствие его на боевом посту в течение двух часов, пьянку… именем Российской Советской… бывшего старшего краснофлотца… приговорил к высшей мере наказания…» Волосы у меня поднялись под бескозыркой! А Смирнов… улыбается… Что он, с ума съехал? Страшно!

Резко ухудшилось питание. Соевая кашка – ложки две, кусочек хлеба…

Но еще хуже – нечем стрелять: норма – три снаряда на орудие в сутки.

6 ноября приехали артисты. Джаз Скомаровского в краснофлотской форме… Но… поступила заявка армейцев на обстрел немецких позиций. И Гриша решает: оставить прислугу носового орудия воевать, концерт не отменять! Пушка ухала, корабль дергался. Случалось – гильза скатывалась в люк, к ногам молоденькой певицы (кажется, это была Ольга Нестерова).

Были исполнены – на «бис» – «Чайка смело пролетела…», «Синий платочек» – довоенный, где еще пулеметчик не строчит… Вспомнилось мне Толмачево, Красный Вал… Так и разреветься недолго.

Настоящим праздником было известие по радио о торжественном собрании в Москве, посвященном 24-й годовщине Октября, где с докладом выступил Иосиф Виссарионович Сталин! А потом еще весть о параде на Красной площади. Мы, молодые, – ничего, а у некоторых старослужащих – слезы на глазах…

8 ноября. С самого утра беспорядочный – по площади – обстрел акватории. Я – вахтенный у трапа. Бушлат. Тулуп. Винтовка. Подсумок. …Разрыва не слышал. Что-то ударило в живот, опрокинуло на спину. Горячо… Встаю на колени, распахиваю тулуп… Бляха покорежена наискось…

Осколок… И – крохотная царапина на животе!

Ввиду контузии (испуга, скорее всего!) лежу в медкаюте, читаю газеты. «Ожесточенные бои на Вяземском направлении. На подступах к Ленинграду немецко-фашистские войска вынуждены в ряде участков перейти к обороне… Оборона столицы на рубежах… поручена командующему Западным фронтом генералу армии Жукову». Портрет Жукова.

13 ноября. Лед, снег. Нева в торосах. Значит, здесь нам зимовать?

13-го, после обеда. Буксир-ледокол, уверенно круша лед, подходит к нашему борту. Авральные звонки.

– Со швартовых сниматься!

«Вирсайтис» нехотя, как заспавшийся человек, разворачивается на след буксира, лед за кормой варится. Идем вниз. К лесопарку? В Ленинград?

Вопросов задавать не положено.

– Смотреть по бортам! – шумит Гриша.

Прошли лесопарк. Так же ушли, еще до праздников, эсминцы «Гордый» и «Славный».

Гранитный столб. «С этого места в ночь с 25 на 26 октября (с 7 на 8 ноября) 1917 года…» Здесь стояла «Аврора», у моста Лейтенанта Шмидта, теперь – «Вирсайтис».

Лед взломан на Неве кораблями, встает на дыбы. Полярная ночь… Прожектора в небе…

Ффуууррр! Хгах! – снаряд. Прямо посередине моста. Ффууррр! Хгах!.. Город молчит, не отвечает. Ледяное безмолвие. Ленинград! Это – ты?

Приказ: следовать в Кронштадт. Раздвигаем льдины, идем Петровским фарватером, по свежему следу – ходят наши, несмотря на то, что фрицы сидят сразу же за торговым портом и лупят, и лупят по заливу. Вот и нас заметил фашист, начал лед колотить, дышло ему в печенку!

В Кронштадте: грузим уголь, боезапас (побольше, говорят, берите!). Продуктов не дают. «Там получите». Где «там»?

За Толбухиным нет сплошного льда – каша. 17.00, а уже стемнело. Снег в глаза, волна, покачивает слегка.

Давненько мы в море не были! Идем на запад одни, без поддержки на случай.

– На румбе?

– Двести семьдесят.

– Два градуса вправо.

– Есть два градуса вправо.

Черная стена ночи. Горят, вспыхивают и гаснут гребни волн, светятся фосфоринки в соленой студеной воде. Сноп огня из трубы.

– По этому «пожару» нас и засечь нетрудно. Подлодки караулят… – говорит комиссар, прижимая к глазам бинокль.

Гриша нагибается к переговорной: