Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Роберт Вайнтрауб Страница 60

«Стоя на коленях, я держал в руках тело умиравшего животного, а когда поднял глаза, то увидел, что на меня направлены стволы нескольких винтовок», – рассказывал Фрэнк.

А в бараке Джуди навострила уши, услышав вой Тика. Можно поспорить о том, понимала ли она, что ее друг попал в беду, но, судя по ее реакции, она не просто беспокоилась. Джуди стала отчаянно скрестись в дверь, прося, чтобы ее выпустили посмотреть, что произошло. Когда Фрэнк ушел на разведку, Джуди заволновалась еще сильнее. Но другие пленные мудро удержали ее. Что бы ни происходило за стенами барака, в этом участвовали охранники, и Джуди, рванувшись к ним, наверняка спровоцировала бы их. Поэтому пленные забаррикадировали дверь изнутри.

Джуди была в безопасности, но Фрэнк сидел под арестом «в ожидании суда за попытку побега». Его вполне могли приговорить к смерти за проявление человечности и эмоциональную реакцию на стоны гибнущего животного. Вместо этого Фрэнка наказали в обычном порядке: двое охранников избивали его в течение восьми часов. «Мне скрутили руки за спиной, привязали к столбу и били до тех пор, пока мое лицо не превратилось в кровавую массу, – вспоминал позднее Фрэнк. – К счастью, на рассвете новый командир охраны Такахаси, который не знал, в чем меня обвинили, освободил меня»[1].

Джуди снова удерживали в бараке. Когда Фрэнку объявили приговор, другие узники заперли Джуди в лачуге на дальнем конце лагеря. Собака выла, то ли тревожась за своего лучшего друга, то ли потому что ей было одиноко и страшно. Но это заключение опять же пошло ей на пользу: если бы она увидела, как избивают Фрэнка, она бы тут же набросилась на вооруженных японцев, как это часто бывало в прошлом. Тогда ее бы просто убили на глазах у Фрэнка в качестве дополнительного наказания. Как сказал Фрэнк, «если б Джуди появилась, ее бы точно прикончили».

По счастью, до этого не дошло. Смерть Тика была достаточно трагичной. Тем временем оставалось загадкой, от кого понесла Джуди. То, что она пришла в охоту, было проблемой, с которой не могли справиться люди, даже Фрэнк. Вероятно, Джуди встречалась с отцом своих щенков не раз, прежде чем произошла случка, хотя все это происходило вдали от глаз военнопленных. Кто бы ни был отцом щенков, он, по-видимому, так же голодал и находился в таком же отчаянном положении, как и Джуди, что делает общение между собаками, необходимое для случки, еще более невероятным[2].

Возможно, что в такой сложной ситуации нормальное поведение было подавлено мощным стремлением к воспроизводству, собачьим эквивалентом лозунга «Ешь, пей и будь счастлив, так как завтра можешь и умереть!». Но кто бы ни был отцом и при каких бы обстоятельствах ни произошло зачатие, Джуди понесла, а потом родила девятерых щенков[3].

В дни перед родами Джуди, как и все собаки, была задумчива и раздражительна. Она, как птица, построила «гнездо» из ветвей и вьющихся растений, чтобы у щенков был удобный дом. Фрэнк понял, что роды приближаются, когда Джуди начала вылизывать себя как сумасшедшая. Она практиковалась в постоянном уходе, который окажет своим щенкам, чтобы установить с ними связь, а заодно избавлялась от паразитов, поскольку родильная палата находилась на свежем воздухе.

Рождение щенков стало огромным событием для сообщества заключенных, проявлением любви и чувств в мире, провалившемся в ад. Восемнадцатого ноября Симмондс записал в своем дневнике: «Джуди родила девятерых щенков! Д-р Кирквуд и все медики-голландцы и лекарства были к ее услугам. И Джуди, и щенки поживают хорошо!» Гордой матери, усердно заботившейся о щенках, дарили фрукты и пищу.

Щенки рождаются слепыми и беспомощными. Их выживание находится в страшной зависимости от забот матери. Как и все собаки, Джуди вернулась к волчьим повадкам, и, словно все обязательства были отброшены, забыла всех своих друзей, чтобы всецело отдаться уходу за щенками. В течение пары недель Джуди пренебрегала даже Фрэнком, хотя он регулярно приходил к ее «гнезду».

Из девятерых щенков Джуди выжило пятеро, что, учитывая ее недоедание и кошмарные обстоятельства, было удивительно много. Выжившие щенки проявляли те же самые замечательные упорство и волю к выживанию, что и их мать. Несмотря на нехватку пищи, щенки прибавляли в весе и достигли размеров одномесячных щенков, а это было признаком того, что они в любом случае не умрут с голоду. Симмондс записал: «Щенки Джуди прекрасно растут на говядине и концентрированном молоке» (и то, и другое приносили военнопленные, дополняя эти приношения остатками припасов, сделанных на черный день). «Щенки Джуди быстро растут, достигая интересных, хотя и забавных размеров. Они очень нежные». Персонс, намекая на службу Джуди талисманом военного корабля, записал в своем дневнике, что, «вероятно, Джуди перевели на полный рацион военного моряка». А Симмондс позднее отметил, что люди «играют с милыми щенками Джуди». То же самое отметил и Стэнли Расселл, другой военнопленный, который вел дневник. Расселл даже сделал набросок Джуди, направляющейся к своим отпрыскам[4].

Поразительно, но один из сбежавших щенков сыграет важную роль на следующем этапе заключения Джуди, когда благодаря невероятной схеме, придуманной Фрэнком, Джуди войдет в военную историю – и историю собак.

* * *

Подполковнику Хиратеру Банно было шестьдесят, когда его сделали начальником лагерей для интернированных лиц на Суматру. Банно руководил лагерями из штаб-квартиры 4-го отдела командования военнопленными в Малайе. Штаб располагался в маленьких зданиях и хижинах, стоявших неподалеку от лагеря Глоегоер. Все военопленные в этом районе находились в подчинении 25-й армии, которая располагалась в Сингапуре и в Форт-де-Кок на Суматре. Оба командующих этой армией, генерал-лейтенант Яхеито Сайто и генерал-лейтенант Моритаке Танабе, после войны были приговорены к смерти. Кадровый офицер, за всю свою службу в императорской армии мало участвовавший в настоящих боевых действиях, Банно был отправлен домой, где жил жизнью благородного сельского хозяина до тех пор, пока его снова не призвали в армию в связи с началом войны с Китаем. Несколько лет Банно служил в Маньчжурии, а потом, когда стал слишком старым для командования в боях, был переведен в службу интернированных лиц.

Банно родился в Канадзаве, приморском городе в префектуре на западе главного острова Японского архипелага Хонсю, находившемся почти напротив Токио. Дождливое, призрачное место, Канадзава известна в Японии, прежде всего, своими извилистыми, запутанными, кое-как проложенными дорогами и древней архитектурой. Канадзава – одно из немногих мест, где остались нетронутыми строения эпохи Эдо, времени самураев, гейш и сёгунов.

Задумчивый, замкнутый человек в очках, Банно был противоположностью стереотипу громогласного японского офицера, постоянно изрыгающего желчь. Пожилое, морщинистое лицо и седые усы придавали ему почти приятное выражение и весьма впечатляющий вид. Банно был намного выше большинства японских солдат, худощав и умел добиваться соблюдения дисциплины, в общем, вовсе не проявляя изобретательной жестокости в подчиненных ему лагерях.

Попросту говоря, Банно был слишком стар для того, чтобы пачкаться в этом дерьме. К тому же он был еще и завзятым пьяницей – все знали, что старик заливает за воротник, даже находясь на службе.