Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Роберт Вайнтрауб Страница 61

Конечно, Банно тоже мог быть жестоким: он собирал своих офицеров в их столовой и разыгрывал сцены любезности, пил охлажденный чай и курил сигареты из изысканных мундштуков. А потом вставал со своего очень мягкого кресла, выходил в сад и мочился на розовые кусты. Другим его излюбленным времяпрепровождением было пугать военнопленных тяжелым двуручным мечом, движение которого он прерывал в считаных сантиметрах от головы пленных. Тем, кто вздрагивал и пытался увернуться от удара, читали лекцию о робости. А одного недрогнувшего голландца похлопали по спине и в награду за мужество угостили фруктами и сигаретами.

Главным воспоминанием о Банно у многих военнопленных стал сырой подвал для хранения удобрений, который японец превратил в штрафной изолятор, где несчастных, попавших туда, одолевали жуткая вонь, мрак и одиночество. В этой дыре заключенным не позволяли лежать или сидеть в течение дня. Усилия, уходившие на то, чтобы стоять часами, днями, иногда неделями, в конце концов, ломали всех, кто подвергался этому наказанию. По ночам единственным облегчением для несчастных заключенных было рухнуть на каменный пол. Пайки тоже урезали: на дне тарелок оставалось такое жалкое количество какой-то дрожащей массы, что даже охранники-японцы часто проявляли жалость и просовывали за решетку бананы или кусочки шоколада.

И все же Банно, в отличие от многих более молодых офицеров, состоявших под его командованием, не питал рефлекторной ненависти к европейцам, вместе с которыми служил во время Первой мировой войны. В то время Япония была союзницей Великобритании, Франции и Австралии, а Банно служил офицером связи на эсминце, эскортировавшем транспорты, с которых австралийские «золотоискатели» высаживались в Египте (эта высадка была прелюдией к неудачной галлиполийской кампании). Австралийские офицеры старшего возраста, с которыми Банно встретился в лагерях для военнопленных, отмечали, что японец носил те же самые орденские ленточки, что и они.

За годы Второй мировой войны Банно станет сложным, обреченным на неудачу человеком. В апреле 1943 года, когда его только-только прислали на Суматру, он был отозван на север в качестве найденной в последний момент замены другому, заболевшему офицеру. Новые обязанности Банно предполагали, что он станет руководить так называемой оперативной группой F, большой командой заключенных, перед которыми поставили задачу построить железную дорогу через Сиам и Бирму. Эта стройка станет первой и самой известной из «железных дорог смерти», с которыми японские лагеря для военнопленных станут ассоциироваться в массовом сознании (главным образом благодаря кинофильму «Мост через реку Квай», классической экранизации беллетризованных воспоминаний Пьера Буля о времени, которое он провел в джунглях, страдая от своих поработителей)[5].

Группа F покинула Сингапур на тринадцати поездах, направившихся в гористые дебри на границе Сиама и Бирмы в апреле 1943 года. Контингент военнопленных насчитывал почти семь тысяч человек, почти все они были британцами и австралийцами. Им предстояло построить железную дорогу от города Ниеке в Сиаме до перевала Трех пагод на границе Бирмы. По сравнению со строительством железной дороги Канчанабури, которая включала и мост через реку Квай, это была более сложная задача по причине сложного характера местности и ее отдаленности.

После высадки из поездов военнопленных погнали в трехсоткилометровый марш. С этого момента их положение только ухудшалось. Болезни, голод, непосильный труд и жестокость охранников превратили зону строительства в место массового уничтожения. Работы начинались в семь утра и продолжались до темноты, когда работали при свете прожекторов. Никаких перерывов для отдыха или умывания не было. Когда темпы работ отставали от плановых сроков, пленных избивали бичами, сделанными из кусков колючей проволоки. Узники падали замертво так часто, что их не успевали сжигать на погребальных кострах, которые горели даже во время проливных муссонных дождей. К вечеру погибали даже люди, которые собирали дрова для погребальных костров.

К моменту завершения строительства в группе F погибло более трех тысяч военнопленных, т. е. 45 % первоначального состава группы, что намного превышало смертность на других участках железной дороги, где смертность составила 20 %. Выжившие превратились в скелеты и были живы только в чисто техническом смысле слова.

На Банно как на командира охраны группы F возложили ответственность за эти кошмарные потери и осенью 1946 года судили на Сингапурском трибунале по военным преступлениям (одновременно в Токио происходил ряд подобных же судов, которые получили намного более полное освещение в западной прессе). Конкретно Банно обвиняли в том, что он способствовал страшной вспышке холеры. Врачи из числа военнопленных неоднократно умоляли Банно изолировать больных в каком-то месте, где они могли бы отлежаться, а не гнать их вместе с другими военнопленными, подвергая здоровых риску заражения. Банно, уступая давлению сверху (руководство требовало завершить задачу, которая оказалась для Банно как для военного последней), заставлял пленных работать по плану, перетаскивая больных в новый лагерь, дальше по линии. Понятно, в новом лагере холера распространялась со скоростью лесного пожара и уносила намного больше людей.

Банно на суде отстаивал свою позицию, сказав, что эвакуированный лагерь, в котором разразилась холера, начал становиться «очень опасным». Он заявил:

«Лагерь находился в теснине, окруженной болотами. Там не было хорошей проточной воды. В единственном ручье текла известковая вода, и то место совсем не подходило для проживания кого бы то ни было… К тому же начался сезон муссонов, и если бы началось половодье, то транспорт остановился бы и продовольствие пришлось бы переносить на людских плечах. Это означало, что если мы оставим их в старом лагере, многим придется страдать от очень неподходящих условий и резкой нехватки продовольствия. Вот почему я посчитал, что оставить их на старом месте – означает создать еще бо́льшие неудобства для военнопленных».

Хотя пленных косила болезнь и они гибли, а другие просто голодали, у Банно и других японских офицеров продовольствия всегда было в достатке. И все же полковник Банно был более человечным и открытым доводам разума, чем многие другие японцы. В какой-то момент десять британских пленных предприняли невероятную попытку побега через джунгли. После трех недель блуждания через бурные реки, прорубания дороги через густые заросли, подъемов на крутые склоны и страданий под непрекращающимся дождем пятеро беглецов умерли, а оставшиеся в живых наткнулись на дверь, в которую негромко постучали. На собственной шкуре убедившись в том, о чем Банно предупредил их (а предупредил он о том, что джунгли делают побег подлинным самоубийством), пятеро выживших сдались наконец жителям местной деревушки и были возвращены в лагерь, где их наказали японцы.

Номинально за попытки побега полагалась смерть, но выдающийся военнопленный по имени Сирил Уайлд вмешался в дело и договорился с Банно. Уайлд, капитан британской армии, нес белый флаг, идя рядом с генералом Персивалем во время сдачи Сингапура, а теперь был пленным в составе группы F, Уайлд говорил по-японски и разбирался в японской культуре (позднее, во время безоговорочной капитуляции Японии, он станет официальным британским переводчиком при лорде Маунтбеттене). В джунглях Уайлд встревал в потенциально смертельные разногласия с другими пленными и охранниками. Он был так неутомим, защищая пленных, что японцы стали называть его немуранай се такай отоко, что в переводе означает «высокий человек, который никогда не спит».