Окружение Сталина - Рой Медведев Страница 61

Через несколько дней состоялся пленум правления Союза писателей Украины; ночью в ЦК КП(б)У для его участников был устроен прием, на котором Каганович выступил с резкой речью. Он усмотрел враждебный умысел в романе Юрия Яновского «Живая вода». Рисуя весенний пейзаж, писатель употребил военные сравнения: «Зима отступала, удерживаясь, подобно армии, на промежуточных рубежах, словно она получила приказ ни за что не сдаваться весне… Зима была загнана в доты — овраги, чащи, обрывы, где она еще имела возможность цепляться за клочок скрытой от солнца территории. Валом повалили под облаками птицы с юга — гуси, лебеди, аисты, жаворонки. Они летели через море, неся на крыльях колхозную весну, атаковали последнее сопротивление зимы». Бдительному Кагановичу не понравились слова «парашютный десант». Что это еще за десант? Значит, Яновский мечтает о десанте? Ясно, что имеется в виду вражеский десант на нашей земле! Значит, и сам Яновский — враг. Затем грозный оратор обрушился на Максима Рыльского, обвинив его в идейных связях с петлюровщиной. Но тут коса нашла на камень: Рыльский встал с места и, перебив Кагановича, сказал, что никогда, ни в каком смысле связей с петлюровщиной не имел. Каганович смутился и перешел на другую тему. Теперь был не 1935 год, и смелые возражения экс-ближайшему соратнику вождя иной раз сходили с рук.

Гораздо больше, чем Каганович, Украине помогли обильные весенние дожди, обеспечившие в республике в 1947 году высокий урожай. Не имея на этот раз чрезвычайных полномочий, Каганович часто посылал записки Сталину, не показывая их перед этим Хрущеву. Но Сталин потребовал, чтобы и Хрущев подписывал все эти записки, что было явным выражением недоверия к Кагановичу. Вскоре стало ясно, что от пребывания Кагановича на Украине нет никакой пользы. Хрущев имел здесь гораздо большее влияние, тогда как у Кагановича была не слишком добрая слава еще с середины 20-х годов. В конце 1947 года Каганович вернулся в Москву, возобновив свою работу в Совете министров СССР.

По свидетельству Валентина Александровича Зайцева, дед которого работал в сороковых — пятидесятых годах в Лечупре Кремля, Каганович отличался хорошим природным здоровьем и, как и другие члены политбюро, имел личного врача, ежегодно проходил санаторно-курортное лечение в местных санаториях или на Черноморском побережье. Каганович, Молотов, Маленков и Ворошилов, в отличие от других руководителей, внимательно и серьезно относились к своему здоровью, регулярно проходили медицинское обследование, тщательно выполняли все советы и рекомендации врачей, что не избавляло самих врачей от проявлений начальственной грубости.

Вскоре после возвращения в столицу Каганович принял попросившегося к нему на прием председателя Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), театрального режиссера Соломона Михоэлса. Члены ЕАК, образованного в начале войны, еще в 1944 году написали письмо Сталину, предлагая создать на территории Крыма Еврейскую Социалистическую республику. Теперь, три года спустя, обсуждалась идея о заселении трех районов Крыма, где до войны существовали еврейские колхозы. Работающие в ЕАК не подозревали, что ими заинтересовались органы госбезопасности, уже составлены секретные документы, оценивающие деятельность комитета как политически вредную. Их действия внутри страны рассматривались как претензия на роль посредника между еврейским населением и властями, выступления в зарубежной печати, как считалось, преувеличивают вклад евреев в достижения СССР. Суслов уже обращался к Сталину с предложением о ликвидации ЕАК. Примерно в те же дни, когда в Москве были арестованы и начали под нажимом давать сфальсифицированные показания против ЕАК научные сотрудники И. И. Гольдштейн и 3. Г. Гринберг, — Михоэлс попытался обсудить с Кагановичем вопрос о Крыме. Каганович сразу перевел разговор на спектакль «Фрейлахс». Вот эта беседа в передаче А. Борщаговского.

«— Лазарь Моисеевич, я пришел посоветоваться. Кое-кто в комитете хочет просить жилья в Крыму…

Каганович не слышит собеседника, его голос делается громче, раскатистее, он заполняет все пространство кабинета:

— Каждый сезон хорошо бы ставить такой спектакль, как „Фрейлахс“! Его могут смотреть и не евреи; танцы, песни, всем весело, все понятно.

— Да… Мы ищем, это не так просто, Лазарь Моисеевич… Как говорится, свадьба бывает раз в жизни. Говорят о Джанкое, но это чужая земля…

— Как студия при театре? — гремит голос Кагановича. — Студийцы участвуют в „Фрейлахсе“, и очень к месту… Прибавилось молодости.

— У нас споры, я хочу посоветоваться с вами.

— Без молодых актеров у театра нет будущего, — бодро говорит „оглохший“ Каганович. — Хорошо, что вы добились создания школы-студии, дальновидно.

Каганович поднимается, берет Михоэлса под локоток, ведет через весь кабинет к двери, громко говорит пустяки, любезности, обещает при нужде помочь театру и выпроваживает растерянного посетителя…» [314]

Не прошло и двух недель, как Михоэлс был по приказу Сталина убит вечером на улице в Минске. Официально было объявлено о смерти в автомобильной катастрофе. Многие впоследствии утверждали, что сразу все поняли. Наталия Вовси-Михоэлс рассказывает о семье погибшего: «Мы же ничего не поняли. Нам было не до того. Мы не поняли даже тогда, когда в нашу набитую людьми квартиру пришла вечером того же дня Юля Каганович, моя близкая подруга и родная племянница Лазаря Кагановича. Она увела нас в ванную комнату — единствейное место, где еще можно было уединиться, и тихо сказала:

— Дядя передал вам привет… И еще велел сказать, чтобы вы никогда никого ни о чем не спрашивали» [315].

Вскоре стартовала кампания борьбы с «безродными космполитами». От евреев очищали партийный и государственный аппарат, их не принимали на дипломатическую службу, в органы безопасности, сократился прием евреев в институты, готовящие кадры для военной промышленности и наиболее важных отраслей науки. Евреев перестали принимать в военные училища и академии, в партийные школы.

Сам Лазарь Моисеевич в это время нередко вел себя как антисемит, раздражаясь присутствием в своем аппарате или среди «обслуги» евреев. Удивляла мелочность Кагановича. Так, например, на государственных дачах для членов политбюро часто устраивались просмотры иностранных кинолент. Текст переводился кем-либо из вызванных переводчиков. Однажды на даче Кагановича это была еврейка, прекрасно знавшая итальянский язык, но переводившая его на русский с незначительным еврейским акцентом. Каганович распорядился никогда больше не приглашать к нему эту переводчицу.

Среди еврейской интеллигенции прошли массовые аресты. Хотя Каганович и не был инициатором этих арестов, он не протестовал против них и никого не защищал, хотя под удар попали и его родственники. Вот какую сцену, относящуюся к 1949 году, сообщила нам Клавдия Васильевна Генералова: «В один из сизых дней, не столь уж частых в центральном Казахстане… когда с неба сыпалось нечто вроде абразивного ледяного порошка и порошило дали, пара мохноногих и шустрых казахских лошадок бодро подкатила наши сани к зоне Кингирлага, в районе Балхаша… Только-только вышедший из проходной дежурный распахнул перед нами ворота, как с другой стороны степи к зоне подкатили другие сани…